Сергей Журавлёв - Семинар Израиль и Церковь в Мессианском Еврейском Библейском Институте (2011) CAMRip : Видео Уроки :: Христианский торрент трекер «trackerJC.org»
Информация о видео-материале Проповедник: Сергей Журавлёв Тема: Семинар Израиль и Церковь в Мессианском Еврейском Библейском Институте Год выхода: 2011 Жанр: обучение
Описание: Новый курс лекций в Мессианском Еврейском Библейском Институте (Одесса) на тему взаимоотношений Израиля и Церкви, начиная от разрушения Иерусалимского Храма и до сегодняшнего дня. Динамичное, живое повествование на живтрепещущие темы, практически не раскрываемые в СМИ и специальной литературе: неизвестные факты истории, победы и поражения исторической Церкви, пошаговая история отречения от своих еврейских корней, приход язычества и антисемитизма внутрь Церкви, вмешательство государства в дела церкви, ну и, конечно, вопросы политики и политических заказов. Даже если вы уже слушали семинары Сергея Журавлёва об истории Церкви, не проходите мимо этой раздачи - здесь раскрыты новые злободневные темы и преведены новые шокирующие примеры, которые нужно знать каждому! Дополнительно: Сергей Журавлёв - Архиепископ Украинской Реформаторской Церкви, обновленец, выступающий за необходимость реформ в православной церкви и вообще в христианстве.
Выпущено: Мессианский Еврейский Библейский Институт Продолжительность: 12:25:12 Перевод: на русском
Религиозная система православия боится думающих христиан.
Тут бы чуток подправить и трактовать так---Религиозная система боится думающих христиан.
А религиозных систем где почитают ХРИСТА великое множество,вот в этих системах есть волки и овцы.
Вот почему настоящая церковь невидима материально и состоит из овец которых пасёт ХРИСТОС
Все люди козлищи,но чтоб пребывать в вечном покаянии и смирении не позволяет гордость---вот и тут почва всяким сенсациям и разоблачениям.
По плодам узнаете их,но если для наркомана доза счастье то всегда найдётся для этой публики добродетель даже даром дающий...............
С недавнего времени по протестантским сайтам, форумам и группам гуляет статья о III Всероссийском миссионерском съезде в г. Казани в 1897 г., где православный митрополит Мелетий, якобы, предлагал создать для баптистов концлагеря.
Вот выдержка из этой статьи: "Одним из главных докладчиков на Третьем Съезде был митрополит Мелетий, управляющий Рязанской епархией. Именно он предложил вниманию участников Съезда свой чудовищный проект создания специальных концлагерей за полярным кругом для «штундо-баптистов». Мелетием Рязанским были продуманы условия содержания евангельских христиан в специальных бараках. Был им продуман и минимальный рацион питания, позволяющий с одной стороны верующему не умереть от голода, но с другой не жить нормальной жизнью. Этот убеленный сединой «святитель» позаботился и о пулеметных вышках и о рядах колючей проволоки вокруг деревянных бараков для мужчин и женщин. Христиан евангельских общин предполагалось в этих местах заключения изнемождать непосильным трудом."
Дата съезда 1897 г., а первый пулемёт действующий от энергии патронов был изобретён американцем X. С. Максимом (1883) и впервые применён в англо-бурской войне 1899—1902. Пулемёты были доставлены в Санкт-Петербург в середине 1899 года. Поставлять пулемёт «Максим» на вооружение русской армии начало предприятие «Сыновья Виккерс и Максим» в начале 1899 года.
Митрополит, оказывается, был ещё и путешественником во времени, т.к. предлагал затащить на вышки вот такую "дуру", которую в 1897 году в бою ещё никто не видел.
Статья так же свидетельствует о том, что "Особенной отличительной чертой этого Съезда была ярко выраженная «антиштундистская», антиевангельская направленность, т.к. главным образом все решения Съезда были направлены против проповедников Евангелия из простого народа и против всякого духовного пробуждения."
Но, согласно следующему тексту, главной темой там были хлысты.
Темы обсуждения самого съезда:
В 1897 г. при Святейшем Синоде был возбужден вопрос о необходимости созыва в текущем году Всероссийского миссионерского съезда , который и назначено созвать 22 июля с. г. в г. Казани – «самом развитом центре в отношении миссии» . От епархий на съезд должны были явиться по три делегата (два миссионера, противораскольнический и противосектантский, и преподаватель местной семинарии по кафедре обличения сектантства) . В задачи съезда входило:
2) обмен «обширным материалом миссионерского опыта»;
3) обсуждение вопросов административного порядка (устройство миссий, служебное положение ее деятелей) .
Был также предварительно выработан проект вопросов , которыми должен был заниматься съезд. В первую очередь собирались решить вопросы, связанные с сектантством (рационалистическим и мистическим), далее подвергнуть обсуждению миссионерскую методику и вопросы административного порядка .
Итак, 22 июля 1897 г. в г. Казани в здании духовной академии открылся III Миссионерский съезд. На заседания прибыло около 200 делегатов из епархий, миссий, церковных организаций, братств, монастырей, учебных заведений.
После выступления высокопреосвященного Владимира, архиеп. Казанского и Свияжского, который, судя по его выступлению, плохо разбирался в вопросах миссионерства, выступил сенатор В. К. Саблер с приветственным адресом от Святейшего Синода, а также, как человек ревностно любящий дело миссии, сказал и от себя слово. В своем выступлении он изобразил образ миссионера, его нравственные качества: миссионер должен быть готов к самопожертвованию, вся его деятельность должна быть «направлена к тому, чтобы помочь пастырям Церкви оградить православных от совращения в ереси и расколы. Миссионеры, зная хорошо приемы, употребляемые сектантами, могут предотвращать совращение» . После того как профессор Н. И. Ивановский, товарищ председателя съезда, зачитал его программу, началась работа комиссий съезда.
Для удобства все вопросы, которые должен был решить съезд, реше-но было распределить по созданным комиссиям. Таких комиссий было создано семь:
1) по вопросам единоверия;
2) по разработке вопросов о правах и обязанностях миссионеров (здесь же должны были переработать правила о миссии);
3) по пересмотру каталога книг, потребных для успешной деятельности миссионеров;
4) преподавательская по разработке вопроса о постановке преподавания истории и обличения расколосектантства;
5) о преподавании Закона Божия;
6) о новейшем сектантстве;
7) по разрешению недоуменных вопросов, встречающихся в практике противосектантских миссионеров .
Совещания съезда носили более дидактический характер, нежели академический. За все время съезда было 14 общих заседаний и более 35 заседаний комиссий . Были проведены и публичные собеседования со старообрядцами, собиравшие сотни людей и имевшие своей целью учить неопытных миссионеров полемическим приемам. Беседы наглядно показали, какие субъекты плодят в народе лжеучения и кто владеет сердцами масс, а также в какой психическо-болезненной среде приходится действовать слову убеждения миссионеров .
В праздники, свободные от занятий часы миссионеры посещали казанские древние храмы и обители для поклонения их святыням. Так, например, 3 августа члены съезда ездили в Свияжск поклониться свт. Герману Казанскому .
Но враг не дремлет, и во время заседаний съезда в либеральной печати (газетах Русские Ведомости, Неделя, Новости) стали появляться различные заметки издевательского содержания, обвиняющие миссионеров и съезд в измышлении неких средств не для мирного обращения в православие, а для порабощения . По выражению А. Б. Ефимова, «началась травля миссионеров и миссионерского съезда» . Эти голоса еще более убедили миссионеров в том, что необходимо обсуждать вопросы сектантства и принимать в отношении его конкретные меры.
После описания общего хода работы съезда стоит коснуться постановлений съезда, чтобы получить возможно более полное представление о его роли и значении.
Сектантство. Первый вопрос, подвергшийся участниками съезда тщательному анализу, был вопрос состояния сектантства, которое понима-лось как отклонение в развитии религиозного сознания. Важность этого во-проса отмечалась еще на I Миссионерском съезде, ныне же с особой остротой была подчеркнута его важность; как сказал В. М. Скворцов: «Русское государство, Православие и самодержавие – все это так органически тесно связано между собой, что все вопросы веры и Церкви у нас на православной Руси в то же время суть и вопросы государственные », поэтому охрана православия от расколо-сектантства – задача не только Церкви, но и государства.
Хлыстовство было всеми единогласно названо гнуснейшей и опаснейшей из всех русских сект. Его очень трудно узнать, адепты секты тщательно маскируются под православных, хотя на деле весьма опосредованно относятся к Православию. Съезд на основании разбора истории секты и ее учения, сформулировал характерные признаки хлыстовщины: а) неупотребление алкоголя, брезгливость к деторождению, когда приходят на исповедь, то говорят не «грешен», а «грешен батюшка»; б) не едят свинины; в) в храме неблагоговейны; г) во время собраний общины практикуют свальный грех. Съезд, признав все перечисленные признаки как гнуснейшие, высказал пожелание, что причащаться таким людям, если они заподозрены в принадлежности к этой секте, можно только после принародного отречения от хлыстовства .
Примерно таким образом, как описана секта хлыстов, характеризова-лись и прочие секты. По знаменитому выражению Н. И. Ивановского, «сек-тантство рационалистическое представляет собой море великое и простран-ное, в нем же гади, ихже несть числа, и вредоносные животные малые с великими» , посему и меры борьбы с ними должны быть разнообразны.
Раскол. Было на съезде уделено внимание и расколу, особенно таким толкам как спасово согласие (не принимают св. крещения), странники, или бегуны, и краснометы .
Меры и способы воздействия на расколо-сектантство. Расколо-сектантство участниками съезда было квалифицировано как «болезненное явление в религиозной жизни русского народа… духовная болезнь, поэтому и врачевание должно быть из мер духовного порядка» . Миссионеры в своей борьбе с раскольниками и сектантами должны руководствоваться в первую очередь любовью и самоотвержением и через это искать подход к «немощным по вере братьям» .
Методика собеседований с заблуждающимися. Так же как и на пер-вых двух съездах, миссионеры особо интересовались вопросами методики ведения бесед – и справедливо, ведь если не будет поставлено на должную высоту умение вести беседы, то тогда успех миссии представляется сомнительным. Поэтому участники съезда, несмотря на длительные дискуссии и разномыслия по этому вопросу, сформулировали основные положения для руководства при проведении бесед, которые весьма в сжатом изложении сводятся к следующему.
1. Для миссионера имеет большое значение заинтересовать беседами сектантов, чтобы они охотно посещали их.
2. Каким образом привлекать сектантов на беседы? В первую очередь нужно привлечь их вождей, за которыми последуют и их приверженцы. Информацию о времени и месте проведения беседы можно помещать в газетах или информировать через духовные консистории, благочинных, местное правительство.
3. Беседы проводить удобнее всего осенью, зимой, ранней весной, в конце мая – начале июня .
4. В храмах лучше не проводить бесед, поскольку могут быть изрыгнуты хулы.
5. Очень важно миссионеру расположить сектантов к себе. Миссионер дол-жен быть тактичным и деликатным.
6. Во время беседы останавливаться на таких сторонах, которые интересны сектантам и могут вызвать их на диалог.
7. Не позволять вожаку сектантов во время беседы проповедовать, обратившись к народу лицом, – это может негативно сказаться на успехе беседы.
8. Во время беседы уместно использовать последнее слово научного прогресса и пользоваться световыми священными картинами при посредстве «волшебного фонаря».
9. Следует одобрить и сделать обязательной практику некоторых миссионеров служить перед началом беседы молебны о вразумлении заблудших, что умягчает их сердца. Во всяком случае, собрание должно начинаться и заканчиваться молитвой, но нельзя позволять сектантам молиться по своему, особому чину.
10. Беседы необходимо упорядочивать, сделать их непродолжительными по времени и не утомительными, чтобы люди уходили с бесед не с хаосом в голове от утомительного и беспорядочного многоговорения, а хоть с одной здравой мыслью. Необходимо стремиться к живому, по возможности краткому обмену мыслей .
На одном из последних заседаний особенно много говорили о методах бе-седы с рационалистическими сектантами. Миссионеры задались вопросом о возможности самих собеседований с людьми, выдающими себя за православных, но на деле еретиками. съезд предложил вызвать их на беседу хитростью, начав разговор о Лице Господа Иисуса Христа, Искупителя мира, с глухим указанием на некоторых дерзостных людей, признающих иных «лжехристов» и иных «пророков». Тогда они не вытерпят и вступят в беседу. Можно вызвать их на беседу и путем обращения к нравственности, затронув, например, вопрос отвержения сектантами брака, как скверны . Во время самой беседы миссионер не должен «разбрасываться в частностях, а останавливаться на существенных сторонах лжеучения, с тем чтобы поставить беседу на догматическую почву» . Выполняя эти требования, миссионер может надеяться на успех.
Съезд также обратил внимание на «побочные духовные воздействия» на сектантство, которые выражаются в: а) образовании миссионерских кружков по приходам с целью просвещения простого народа; б) устройстве приходских библиотек; в) бесплатной раздаче книг; г) образовании особых фондов для оказания помощи обращающимся из раскола или сект. Эти «побочные воздействия» созвучны с мыслью II Всероссийского миссионерского съезда о простом просвещении русского народа как основной мере борьбы с сектантством.
Школа как средство миссии. Школа и миссия, по словам Н. И. Ива-новского, обучение детей и воздействие на взрослых должны идти рука об руку . Главный миссионер – приходской священник – об этом говорили еще на I Миссионерском съезде, но он должен быть готов к миссионерскому служению, пройдя в семинарии полный курс наук. В этой связи участники съезда обратили внимание на необходимость поставить преподавание истории и обличения расколо-сектантства в духовных семинариях на должную высоту. Цель изучения этого предмета, по мысли съезда, состоит не только в уяснении каких-то теоретических сведений, но в научении практике ведения эффективной полемики с заблуждающимися . Вопросы, которые обсуждаются на лекциях, должны касаться лишь тех тем, которые доказуемы и не требуют от расколо-сектантов особенных умственных усилий.
Часто бывает, что миссионер не может найти ответа на тот или иной вопрос; в таких случаях, по совету членов съезда, следует обращаться к истории Древней Церкви, которая лучшая учительница во всяком вопросе. Для успешности миссии от миссионера требуется хорошее знание не только истории Древней Церкви, но и каноники, литургики и догматики, только тогда он сможет стать хорошим полемистом.
Полезно было бы не только в духовных семинариях и академиях пре-подавать историю и обличение раскола, но и «во второклассных церковных школах хотя бы в сжатом изложении давать сведения о расколе и сектантстве и, особенно, читать лекции на учительских курсах о характере и учении той среды, в которой учителям и учительницам приходится вращаться» .
Должны быть и учреждения, которые бы готовили собственно миссионеров – миссионерские школы или непродолжительные временные курсы обучения обратившихся начетчиков. В некоторых епархиях такие курсы и школы уже существуют, и открытие их повсеместно является, по мнению участников съезда, насущной задачей .
Административные вопросы. Несколько заседаний съезд посвятил решению внешних административных вопросов. Миссионеры указали, что для успешной противораскольнической и противосектантской миссии необ-ходимо знание хотя бы приблизительного числа приверженцев сект и раскола. Между тем сведения эти далеко не полные. Поэтому съезд признал целесообразным ввести неофициальные журналы записей последователей расколов и сект.
Разбирали также вопрос о том, как принимать обращающихся в православие баптистов, которые или вовсе не крещены, или крещены неправильно. Съезд совершил экскурс в историю и обратился ко временам апостолов и первых христиан, когда принимали в общение с Церковью, требуя отречения от ереси. Поскольку вопрос был темен и сложен, миссионеры решили просить Святейший Синод на одном из своих заседаний рассмотреть этот вопрос .
Значение съезда. На этом мы закончим описание работы и постановлений III Всероссийского съезда миссионеров и выскажем ряд оценочных соображений о нем. Этот съезд прошел весьма оживленно и был более разносторонен по своему характеру и содержанию, чем два первых съезда. Своими постановлениями съезд призвал к консолидации всех лучших сил Российской империи – православного народа и духовенства – и призвал их со всей решимостью вступить в борьбу с сектантством. Понятно, что без поддержки правительства это был бы неподъемный труд, поэтому съезд просил и правительство издать законы, ограничивающие деятельность сект. Кроме того, заслуга съезда в том, что он начал обсуждение причин, способствующих проникновению и развитию сект, которые сводятся у двум положениям:
— тяжелое положение в России рабочего класса;
— отсутствие духовного просвещения в среде рабочих.
Источник текста съезда
p.s. Автором статьи о православном концлагере является некий архиеп. Сергей Журавлев, который на самом деле является ряженым харизматом - это явление называется мимикрия под Православие, чтобы сбивать с толку простой люд.
Если такому человеку нельзя доверять в малом, когда он даже свою собственное конфессиональную принадлежность прячет, как можно доверять в большем, когда он от лица православных, будучи не православным, в покаянных тонах рассказывает о "злодействах" митрополита Мелетия?
ВНУТРЕННЯЯ МИССИЯ В. М. СКВОРЦОВА
об упадке христианской ревности (Окончание)
Третий Всероссийский Миссионерский съезд в Казани
Журнал «Миссионерское Обозрение» был только частью, правда, замечательной и огромной, того грандиозного здания, которое по мысли В. М. Скворцова должна была представлять из себя российская Внутренняя миссия. Но в общем плане борьбы с расколом и сектами огромное значение имели также и Миссионерские съезды. Инициатором, душой и двигателем этого дела был тот же неутомимый В. М. Скворцов… Первые дни Съезда в Москве, в 1887 и 1891 годах, были как бы пробой в этом совершенно новом деле. Но уже на Втором съезде В. М. Скворцов был одним из его деятельнейших членов, исполняя на первый взгляд скромные обязанности секретаря съезда, который показал правильность избранного пути. Однако действовал съезд еще не уверенно, хотя и укрепил традицию полезного способа общения миссионеров и постановки вопросов в общеимперском масштабе.
Вслед за Вторым съездом, после весьма краткого перерыва, был созван и Третий Съезд, он проходил в Казани 3-11 апреля 1897 года. Если принять во внимание характер работы этого Съезда, количество рефератов, характер обмена мнений и достигнутые результаты, то нужно признать, что шесть лет со времени Второго съезда были использованы в полной мере и наиболее продуктивно.
Третий съезд прошел весь под знаком В. М. Скворцова. Оставаясь по-прежнему в скромной роли секретаря, он выполнял поистине огромную работу, завершив это дело прекрасным изданием своего же труда: «Деяния 3-го Всероссийского Миссионерского Съезда по вопросам Внутренней миссии и расколо-сектантства» (Киев, 1897, 342с.). Этот большой, интересный и полный отчет, блестяще написанный и изданный непосредственно после Съезда — новое свидетельство необычайной и продуктивной трудоспособности В. М. Скворцова.
Казанский Съезд прошел в совершенно особой духовной атмосфере. И в этом нет ничего удивительного, если вспомним, что председателем этого Съезда был ректор Казанской духовной академии архимандрит Антоний (Храповицкий) [1] ,замечательный представитель русского ученого монашества. Архимандрит Антоний, впоследствии епископ, митрополит — первый кандидат в Патриархи и, наконец, глава Зарубежной Церкви — вселенский учитель любви к Богу и человеку… Для него Православие было его жизнью и потому он без остатка отдавал духовные силы на служение Церкви. Обаятельный, широко образованный, со светлым взглядом на народ, тароватый хозяин, он не только внешне прекрасно обставил Съезд, но и наполнил его атмосферой той ласковости и лучезарной любви, которые везде и всегда окружали владыку Антония.
Казань — центр инородческого населения… Оттуда на Восток открывалась широкая дорога не только для внутренней, но и для внешней миссии. Духовная академия обладала изумительным собранием рукописей и книг, как раз близких миссионерскому делу. Вдали от шума столиц, на европейской окраине государства, этот Третий Миссионерский съезд протекал в обстановке идеологического пафоса и редкой деловитости. «Причем особенное внимание нынешнего (3-го) Съезда, говорит его историограф В.М.Скворцов, обращено было на новейшие формы сектантства, как на явление своего рода мирное и доминирующее, овладевающее симпатиями интеллигенции и помрачающее здоровый смысл и совесть народа, но доселе невыясненное и надлежаще не освещенное» (Деян. С. 196).
Явление среди интеллигенции не новое… Начиная от любителей читать тетради московского «мысли теля» Тверитинова; через мальтийские фантазии Павла I, знаменитую Татаринову; католицизм — русское высшее общество, а затем и разночинцы — видели в сектантстве какую-то «живую» религию, и этот взгляд закрепил в своей истории русской культуры певец ухода от почвы, профессор П. Н. Милюков.
Если в народе сектантство — результат скудости знаний и беспокойства русской души, то в высшем классе это был результат излишней мудрости и духовного равнодушия. Оба течении я встретились и стали мутить море народной души. В этом процессе либеральное общество видело некоторую основу грядущей свободы и всемерно смуте содействовало. Кстати, был элемент и некоторой экзотики в созерцании сектантских «богородиц» и прочего экзальтированного вздора…
Съезд должен был не только изучить это явление во всем его разнообразии, но и наметить широкий план работы для предотвращения печальных заблуждений и борьбы с очагами укрепившегося сектантства на местах. Нужно отдать справедливость съезду: он выполнял это блестяще, обнаружив солидную подготовку и глубокое знание дела. Поэтому после Казанского съезда сектанты уже не могли сказать, что православные миссионеры не осведомлены в том, о чем они говорили! Мало того, в сектантстве открылись такие стороны, которые дотоле неведомы были и самим сектантам, и почти всё неясное и туманное было теперь всесторонне выяснено. Новая сектантская «истина», в толковании опытных мисси онеров, становилась давно известной ложью или заблуждением.
Впрочем, недостаточно было только изучить это прискорбное явление, необходимо было еще найти и указать радикальные средства для его лечения.
«Эта сторона дела также составила одну из главных задач и забот Казанского миссионерского съезда», — писал В. М. Скворцов в своем отчете «Деяния». «Необходимо при этом заметить, что при совещаниях о мерах и способах уврачевания расколо-сектантских недугов, третий Миссионерский съезд, равно как и предыдущие два, исходили и всецело руководились тем высоко христианским принципом и мотивом, какие положены в основу Внутренней миссии Православной Церкви , как Церкви истинно Христовой и Апостольской». Сектантство — болезнь духовная… «А потому первыми и главными мерами уврачевания этого духовного недуга православная миссия Церкви всегда признавала, прежде всего и главным образом, меры духовного порядка» («Деяния». С. 196).
Но на этот путь было стать не легко. Это значило признать ряд фактов первенствующего значения, а именно: вера в народе не только колеблется, но что сектантство находит отклик каким-то духовным потребностям, которые не удовлетворяются православной Церковью… Конечно, не повинно в этом Православие, а повинно исключительно пастырство, которое не всегда шло навстречу потребностям и запросам народа. Если нужна была любовь, без которой меры «духовного порядка» не могли дать хорошего плода, то эта же любовь требовалась и при исполнении самого пастырства.
Народ был болен… Это с большим мужеством установил Миссионерский съезд. И если в абсолютных цифрах сектантство не угрожало Православию, то все же относительно это, несомненно, было явление грозное для Церкви. А тяжесть положения была еще и в том, что сектанты оказались рассеянными по всей России: по существу, не было ни одной епархии, свободной от этого зла. И потому оно угрожало и церковному покою и всему характеру и складу народной жизни, а, стало быть, и государству.
Понимание государственного значения сектантства — незабываемая заслуга В. М. Скворцова. По его ясному мышлению, каждый честный государственный деятель обязан был себя спросить: куда же шел народ, увлекаемый сектантством?.. И ответ, основанный на печальных фактах, мог быть лишь один: тёмный народ, одурманенный сектантской ложью, шел в сторону от своего славного и героического пути истории; он сходил с дороги в бездорожье и к концу XIX столетия действительно зашел в трясину, подготовив почву и оказав поддержку идеям и действиям большевиков…
«При этом, по вопросам внешних мероприятий, — писал В. М. Скворцов, —необходимо было не легкомысленными, а осмотрительными и осторожными, особенно же не раздражительными; водящимися не духом жестокости и суровости, а духом любви к человеку и состраданием к немощному, а вместе с тем мыслью об охранении других от заразы» («Деяния». С. 21).
Действительно, сектантство требовало врачующей любви и сугубой осторожности в путях своего вразумления… Сердце сектанта озлоблено, как всегда в жизни ложь бывает озлоблена на правду. Но, вместе с тем, сектант заражен духом узкого прозелитизма. Простотой своих взглядов, обычностью своих суждений он соблазняет верующих, плохо защищенных и не привычных в отстаивании своих верований. Легче доказывать ложными словами неправду сектантства, чем истинную веру, которая, как всякая вера вообще, трудно поддается доказательству. Дурные черты пастырей, тенденциозно преувеличиваемые, переносятся на самую Церковь и Православие.
Поношение — вообще одно из любимейших средств сектантского воздействия и для борьбы с этим уже нужна строгость и суровость. Внутреннее убеждение сектанта становится совершенно иным, когда оно переходит границы дозволенного и, как волк, врывается в ограду Церкви.
«Все вопросы веры и Церкви у нас на Православной Руси — в то же время суть и вопросы государственные», — говорит В. М. Скворцов в своей книге («Деяния». С. 26). Что против этого можно возразить особенно теперь после гибели старой государственности в России и гонений на Церковь?!
Вообще всё провиденциальное мышление В. М. Скворцова и его здоровые взгляды на сущность церковно-общественного и государственного значения миссионерства — столь правильны и пророчески интересны, что мы считаем нужным целиком привести его речь, произнесенную на Казанском съезде в 1896 году, то есть более полувека тому назад:
«Итак, настал тот желанный праздник Миссии, которого 6 лет с томительным нетерпением, со многими упованиями ждали воинствующие мечом слова Божия (Еф. 4), — рядовые витязи Церкви нашей! Столь знаменательное событие, как Всероссийский Миссионерский съезд, пятивековая история Внутренней миссии отмечает на скрижалях своих только в третий раз… помолившись Господу Богу, восприявши на благое начало дела архипастырское благословение от предстоятеля Казанской церкви, окрыленные словами горячего привета и сердечных благожеланий высокого покровителя миссионерства, всем нам дорогого В. К. Саблера, сейчас мы обсмотрели в речи старейшего из своих собратий, профессора Н. И. Ивановского, путь предстоящего нам труда. Теперь за дело, с Богом! За дело важное, имеющее значение не просто церковное, но и церковно-общественное и даже, скажу более, государственное значение.
Неужели так широко значение, спросят нас, безвестного миссионерского служения? Да, мы мним, что, ратоборствуя с врагами родного Православия, имже имя легион, — миссионеры и Богу службу служат, как доблестные воины Церкви Христовой, и государству, как верные сына Царя и Отчизны. Объяснимся… Самые первые и насущные задачи Внутренней миссии, как известно, состоят в том, чтобы охранить православие народа нашего от приражения к нему религиозных заблуждений расколо-сектантства и возвращать на путь истин ной веры и спасения отпадших и заблудших братий наших. Но Православная Церковь и русское государство, где всё в народной жизни получает свое освящение, силу и действенность при посредстве Церкви, — Православие и Самодержавие, общественная и бытовая жизнь русского народа — всё это так тесно, так органически вековою историею Руси Святой связано между собою, что все вопросы веры и Церкви у нас на Православной Руси в то же время суть и вопросы государственные. Раскол и сектантство, как явления болезненные, нарушая правильное течение жизни, прежде всего, церковной, естественно, в силу указанной тесной связи Церкви и государства, нарушают и правильное, закономерное течение и развитие жизни семейной, общественной, а следовательно, и государственной.
Культурные, исторические задачи Православной Руси, как государства самобытного и своеобразного, — всецело покоятся на незыблемости культурных исторических основ ее, то есть Православия, Самодержавия и русской Народности. Всё то, что так или иначе колеблет ту или другую из этих основ, естественно, ослабляет самобытную нашу мощь и мешает культурному духовному развитию русского государства. При этом необходимо помнить, что православие, как основа, — и по историческому старшинству своему в жизни Руси Святой и по несравненным заслугам, относительно воспитательного влиянии я на развитие и укрепление в народном самосознании начал монархизма и идей национализма — является краеугольным камнем нашей государственности. На твердыне Православия, прежде всего и более всего, обосновался, возрос и укрепился могучий колосс Российской державы! Духом Православия создано и воспитано то народное и общественное миросозерцание, которое в исторической нашей жизни ознаменовалось чудесами беспримерно-высокой нравственной доблести Православного народа и духовной его мощи, явленных и во дни государственной славы, и в годины бедствия Отечества. Не Православие ли воспитало чувства безграничного народного патриотизма, беззаветной преданности и верности к Российским Самодержцам, Помазанникам Божиим, всегдашней покорности к предержащей власти не страха ради, а по совести, по долгу, и во имя веры в Бога? Вот этот-то, покоящийся на Православии, внутренний мир религиозно-политических воззрений нашего народа и представляет ту государственную твердыню, чистую и крепкую, как алмаз, способную противостоять всем народным бедствиям, невзгодам, всем внешним и внутренним врагам. Ее-то всем верным сынам Церкви, Царя и Отечества и нужно блюсти, как зеницу государственного ока! И горе, если мистически-набожный народ православный разделится в своей вере. Горе, если будет толкнут на скользкий путь отпадения от Церкви; горе, если в Православной Руси наступит господство принципов аморальной свободы совести и пропаганды сект, как того желают враги Церкви и Отечества! Это будет одним из вернейших подкопов под кремль Руси!..
Так мы понимаем значение Православия для общественной и государственной жизни нашего Отечества. Не ясно ли отсюда, как важная общественно-государственная задача лежит на миссионерстве, призванном служить главнейшим орудием духовного объединения различных элементов, составляющих много миллионную Русь, незаменимым средством для охранения чувства веры русского православного населения — этого ядра государства, от растления его пагубными лжеучениями и для вразумления заблудших братий наших, теряющих в сектантстве не только спасение вечное и веру истинную, но и облик русский; для успокоения, наконец, всех обуреваемых религиозными сомнениями несчастных жертв религиозного фанатизма, невежества, лжи и коварства?
Да, отцы и братия, не подлежит сомнению, что миссионерство — служение не церковное только, но общественное, служение святое и великое! Счастлив жребий тех, кто сопричтен к миссионерскому лику веропроповедников. Воистину немалую службу Церкви, Царю и Отечеству несут трудящиеся на поприще миссионерской борьбы с расколо-сектантством. Но всеми ли так понимается и по достоинству ценится делом миссионерской борьбы с врагами Православия? Вот вопрос… К величайшему огорчению, не встречаем мы должного разумения этого вопроса там, где бы, кажется, можно было ожидать этого более всего и прежде всех, — я говорю об интеллигентном мыслящем обществе нашем и светской печати. Здесь приходится деятелям Миссии нередко считаться с отрицательными взглядами по вопросам о значении миссионерства и вредности для успеха нашего дела кривотолками.
Воинам первее всего нужно знать, где вражий стан и что в нем предпринимается. Враждебные против Миссии вылазки чаще всего идут со стороны тех интеллигентов, которые укрепились на верху горы общественной жизни, и потому для нас, дорогие братья, как подвизающихся, главным образом, в захолустных дебрях расколо-сектантства, будет, думаю, небезынтересным и небесполезным познакомиться с кривотолками по вопросу о Миссии, наблюдаемыми в обществе. Большинство в обществе «теплохладно» к своей Православной вере и Церкви и безразлично в отношении раскола и сект: Миссия для таковых представляется в виде «бесплодных словопрений» о вере; миссионеры кажутся людьми «странной профессии», «вольными художниками» духовного ведомства, не более. О близорукости этой части общества относительно общественного значения сектантства и миссионерства можно только пожалеть, но ни серьезно огорчаться, ни считаться не приходится с людьми, для которых всё равно, что Православие, что мухамеданство, что штундизм и что буддизм… Но наблюдается в общественных сферах другое, более серьезное антимиссионерское течение, значительное если не числом, то влиянием, которое знает миссионерство, но понимает его как дело не только лишнее, но и «темное», и «вредное» — о миссионерах трактует, как о «гасителях просвещения», «гонителях отпавших от Церкви», как о штате опричников духовенства и как о шпионах правительства. Стараясь усыплять бдительность государственных стражей ненавистники борьбы с сектантством говорят, что де в этом мире всё благополучно и лишь одни миссионеры раздувают искры, бьют набат…
Вы удивляетесь, почему и как могло создаться в сферах чуждых, по-видимому, нам такое неприязненное отношение и взгляд на наше святое дело? А потому, что интеллигенты, ненавидящие Миссию, прозирают в русском расколо-сектантстве «сияние проблесков света, пробивающегося в темную народную среду», занимающуюся на горизонте народной жизни «зарю освобождения нашего простолюдина от пут «суеверия» Православной Церкви; хотят видеть в этом смелый подступ к социальной свободе народных масс и в других сферах жизни простолюдина.
Вы желаете знать, кто же эти прозорливцы. Это та, православная по метрике, прогрессивная по убеждениям часть общества, которая неисправимо ослеплена еще с эпохи 60-х годов мишурным блеском западноевропейской культуры, живет и дышит «самооплеванием» всего истинно русского; та либеральная клика, которая громы и молнии вержет на коренные начала государственной жизни России, для которой (клики) не существует Православия ни как религиозной истины, ни как главной основы монархической Руси. Для этой части общества все веры и секты превосходны, одно лишь Православие никуда не пригодно, потому, что держит народ в страхе Божием, в повиновении закону и правительству.
Нельзя отказать этой клике в тонкой политике и далекой прозорливости. Всячески поддерживая антицерковное своеволие сектантских масс, изощряя массы в церковной анархии, прогрессисты знают, что таким путем разнуздывается понемногу зверь народных политических страстей. Либеральные друзья сектантства и враги Православной Руси верно рассчитывают, что эта школа сектантского своеволия и попирания священнейшего авторитета Матери-Церкви, с течением времени должна подготовить им из народной среды верных союзников в деле осуществления «безумных мечтаний» наших конституционалистов. Кто устоит в неравном споре — это вопрос воли Божией. На основании многолетнего изучении я психологии и быта сектантства, мы думаем, что расчеты эти вероятны, ибо что значит для невежественной массы, возросшей в болезненной атмосфере религиозной критики того, что оставляет произведение Божественного Ума и святой премудрости Церкви, векового богословствования просвещенных христиан, для массы, до мозга костей пропитанной чувствами разочарования, недовольства и отрицанием всяких религиозных авторитетов, развращенной свободомыслием. Что, говорю, значит неверам попрать, при первом удобном случае, авторитет власти государственной и законы царские, когда таким Божьи заповеди нипочем? К сожалению, наши мрачные предположения всё чаще и чаще находят себе подтверждение в позднейших наблюдениях Миссии. Теперь накопилось довольно фактов, указывающих, что сектантские лжеучения, разрушая религиозное миросозерцание народа, создают в народной среде благоприятные условия для развития противогосударственных идей и что не только под новейшими формами религиозно-сектантского вольномыслия удобно маскируется атеизм и социализм, но даже и в недрах сект старых, по-видимому застывших, неожиданно стали проявляться крайне опасные политические направления. Так, например, в южнорусской штунде дает о себе знать безбожное направление, отвергающее Божественный авторитет Священного Писания, проповедующее, что не следует вполне доверяться Писанию, ибо в нем, якобы, много противоречий, свидетельствующих об искажении Слова Божия духовенством, при переводах библейского текста, допущенных с своекорыстной, конечно, целью, чтобы держать народ в порабощении у себя и у власти. Христос сказал: «сыны свободны», апостол Петр подтвердил, что «в свободу званы»; апостол Павел также свидетельствует, что «выкуплены дорогою ценою — не делайтесь рабами человеков»… Как же мог, мудрствуют последователи этого толка штунды, тот же священный писатель сказать: «всяка душа властям предержащим да повинуется». Это, говорят, они, вставка попов в угоду царям и правителям. Вечны и неизменны одни лишь законы природы и их одних надо и слушаться — они направляют людей ко благу и счастью, а благо заключается в наилучшем удовлетворении насущных потребностей… Наше счастье загублено сильными и богатыми, с которыми де не грешно бедному люду бороться за свое счастье всякими средствами. Во главе штундового кружка, разделявшего эту теорию, стоял крестьянин, бывший ранее учеником революционеров Дейча и Стефановича, а затем сделавшийся ярым проповедником штунды. Последователи этого кружка скоро же от слов перешли к делу, учинив в своей местности «во имя идей» целый ряд криминальных преступлений, начиная с кражи и продолжая до бессмысленного вандальства, в отношении имущества богатых односельчан (например, раз в разгар рабочей поры сектанты сняли ночью шестерни с единственной в селе молотилки и бросили в Днепр). Комментарии излишни!
А наделавшая столько шуму и у нас в России и заграницею духоборская закавказская эпопея — разве мало дает уроков вразумления и предостережения на счет нашего сектантства? Ведь духоборчество до последнего времени было самой хваленой сектой и у местных властей, и в глазах общества, и во мнении печати. Все превозносили до небес духоборчество, как «трудовой муравейник», образцовое сообщество по жизни и поведению. Довольно того, что в течение 50-летнего периода жизни в Закавказье не оказывается ни в одном учреждении и пяти дел о преступлениях духоборцев, не поступало ни к кому от тихого населения ни одной жалобы… Духоборцы признаны были местной администрацией надежнейшим для окраин колонизационным элементом. И вот завоеванные у Турции победными подвигами нашего воинства, орошенные кровию русского православного солдата, отнятые у турок золотые земли Карской области заселены были, главным образом, теми же хвалеными духоборцами, как лучшими представителями и носителями русского знамени в далеком Закавказье. Как русский аванпост на границе вытянулись их богатые поселки.
Что же оказалось? Хваленое духоборчество всегда считало себя «особою нацией»; имело на русской территории «свое отечество» — сиротский дом; сто лет управлялось «своими царями» на священной для них линии Калмыковых; жило своею отдельною бытовою, не связанною с общерусскою жизнью; носило даже свой традиционный костюм; приобрело особый (квакерский) облик; усвоило в массе преступные религиозно-политические воззрения; на государственные повинности и подати смотрело, «как на дань» российскому Царю и т. д. Словом оказалось, что в духоборчестве мы имеем секту не столько религиозную, сколько социальную, и что оно, как и все вообще наше рационалистическое сектантство, представляет собою «горючи й материал», который способен вспыхнуть страшным пожарищем от первой же попавшей в него искры; здесь такою искрою явилась анархическая пропаганда в духоборье… И вот мы ныне являемся свидетелями беспримерной в истории тяжелой народной политической смуты: до восьми тысяч сектантского населения открыто и дерзко всем и каждому не только заявляют, но и показывают на деле полное отрицание государственности, непризнание священной власти Монарха.. Помазанника Божия, говоря, «что у них один Царь, небесный, а Царя земного они не знают и быть его не должно, так как на земле все равны, все братья, двум господам служить нельзя»; что «власть возвысилась чрез насилие народа, что один Начальник, Кто всему миру начало, что начальство и разбой — одно рукомесло. Закон один должен быть Божий, а в государственных установлениях и в императорских указах нет нужды». Отечеством признают весь мир; соотечественниками — всех людей; «российский император, турецкий султан, персидский шах, немецкий король, турок, армянин, англичанин и проч. — всем нам одинаковы, русских мы не знаем… война — убийство. Суд — насилие и произвол власти, ибо сказано: «не судите». Владение — грабеж богатых, земля Божия — создана для всех в равной доле и каждому паши столько, сколько надо для прокормления…» Вот какие безумные глаголы изрыгает мятежная часть духоборчества, известного под именем «духобор-постников». Едва ли более преступно безумствовали сами французские санкюлоты. Приведенные нами слова и мысли проповедуются не где-либо в потаенных местах, а на улицах и площадях селений и городов закавказской окраины, без страха за ответственность, с фанатическим сознанием правоты своих ужасных анархических воззрений. От преступных слов давно уже сделан переход и к делу. Не секрет, что духоборы, служившие в рядах войск, выступили из строя, ополченцы посдавали свидетельства и все последователи этой партии в ночь под 29 июля 1895 года торжественно сожгли все свое оружие, никому из начальства давно уже не отдают установленной чести; одному из губернаторов толпа нанесла оскорбления и словом и действием; податей добровольно не взносят… Вот какое превращение совершилось в 2–3 года в среде самой хваленой части сектантского населения России! Есть серьезные опасения, что анархическая зараза может коснуться соседнего молоканского и прыгунского населения. Мыслимо ли что-либо подобное встретить не только в массе, но и в единицах православного народа, обруганного либеральным лагерем сектофилов «пьяною толпою»?
Могу вам сообщить и еще об одном, самом недавнем сюрпризе из мира сектантства мистического. В далекой Сибири один скопец сфабриковал неслыханную религиозно-социалистическую доктрину и образовал около себя кружок последователей, которые также, как и духоборцы-постники, отрицают земную власть начальства, правительственные учреждения, государственные законы. О Государе учат, что он есть олицетворение власти Диавола; начальники — исполнители сатанинской власти; чиновники — скорпионообразная саранча. Всякий верующий должен наступить и попереть льва и змия, то есть свергнуть царское иго и не покоряться законам; не принимать денег; не давать никаких податей. Земной мир — есть царство диавола… Новая секта отрицает науки, художество, искусства, как мерзость; гнушается всяких царских изображений; уничтожает денежные знаки с портретами Царственных Особ… Все православные суть дети блуда. Для спасения необходимо не только покаяние во грехах, но и личное искупление, подобно Иуде, который был де первым последователем Христа Спасителя, ибо он не только раскаялся в том, что предал Христа, но и искупил свой грех смертию, повесившись. Если кто, раскаявшись, покончит жизнь своею волею, то есть самоубийством, учит сектатор-изувер, тот будет жить вечно, ибо приобщился к крестным страданиям Христа и последует за Ним. Добровольная смерть — благодетельная вода, всё очищающая, она действительное крещение. «Да предано будет все земное оскоплению, умерщвлению и повешанию: да будет всё попрано, как прах земной». Так заканчивает символ нового мрачного изуверного толка! Слишком яркий пример того, насколько буйно свободомыслие сектантов, как опасно оставлять народ под руководством и в духовном порабощении эксплуататоров святейших чувств народной веры!
А пресловутая толстовщина, с ее растлевающей религиозное и политическое миросозерцание народа? А тираспольские изуверы, ужаснувшие весь мир, которые предпочли ужасную смерть исполнению государственной повинности о переписи? Стоит лишь вникнуть поглубже во все эти явления, чтобы понять всю важность затрагиваемого нами вопроса об общественном значении миссионерских мер пресечения расколо-сектантства. Нами чувствуется в этих событиях и явлениях благодетельное мановение руки Божьего смотрения о Православной Руси, грозно предостерегающего и верных сынов Церкви, Царя и Отечества и государственную мудрость правителей — больше любить и дорожить родным Православием и поменьше нянчиться с сектантством!
Но мы уклонились от вопроса о вредных кривотолках и преступных мечтаниях интеллигентных врагов Миссии. Может ли казаться в глазах этой части общества симпатичным или почетным служение, ограждающее Православие русского народа от тлетворных заблуждений своевольного сектантства? Конечно, нет! К огорчению истинных ревнителей Православия эта своего рода общественная антимиссионерская партия сектофилов сильна, если не своим числом, то влиянием в общественной жизни: последователей ее можно встретить и в салонах столичной и губернской знати, и в среде разночинцев, между исполнительными органами судебной и административной власти, в рядах деятелей земства, отечественной печати и проч.
С этим направлением надо Миссии считаться и серьезно. Как видите, наша брань, отцы и братия, не с тьмою народного сектантства, а с тонкими духами злобы просвещенного мира. Все это указывает нашему миссионерскому служению на прямые общественные и государственные задачи.
Долг Миссии в этом отношении, как авторитетного института специалистов, снять маску с нашего сектантства и правдиво доказать и обществу и государственной власти, что нет и быть не может света во тьме заблуждений сектантства, ибо кое причастие света истины ко тьме лжеверия? Обманываются близорукие из общества, усматривая из внешней благопристойности расколо-сектантства его, якобы, внутреннюю красоту духа, не замечая, что всё это не более, как повапленные гробы, полные внутри мерзости и костей. Наш долг предостеречь стражей Отечества, что отделившееся от единства Церкви, укоренившееся в свободомыслии сектантство наше представляет собою и в государственном отношении горючий материал, который при анархической искре, подобной духоборческой, способен с течением времени в любом месте разразиться страшным политическим пожарищем и заразить свежую атмосферу духовно-политического миросозерцания нашего православного населения и тем играть в руку врагов Церкви и Отечества. Долг Миссии стойко и мужественно выяснять всем и каждому, что семя — святостояние града, а не политико-экономические утопии, что только под сенью православно-национальных, истинно русских идеалов, прочно развитие благосостояния и силы Русского государства».
Недальновидность государственной власти по отношению к сектантству
«Горе, если народ будет толкнут на скользкий путь отпадений от Церкви!» — пророчески взывал В. М. Скворцов. И вот теперь мы — осколки погибшей России, разбросанные по всему свету, можем искренно сказать лишь одно: да, грустные прорицания знатока русской народной души, В. М. Скворцова, были вполне справедливы. Но на них, к сожалению, не обратили должного внимания наши былые правители. И в результате их преступной недальновидности погибла вековая русская государственность; не видно конца страданиям Церкви и вот уже долгие десятилетия не рассеиваются мрачные силы над просторами нашей Родины…
А либеральное русское общество того времени, преступное в своей близорукости и узости воззрений, называло миссионеров «опричниками духовенства и шпионами правительства». Так злобно говорили те интеллигентские вертопрахи, оторванные от народа и православные лишь по метрике, которые ровно ничего не усвоили от всего грандиозного опыта строительства Русского государства, строительства, которое вызывало изумление и зависть иностранцев.
***
К глубокой по содержанию и прекрасной по форме речи В. М. Скворцова о церковно-общественном и государственном значении сектантства, епископ Мелетий добавил на том же Съезде: «К сожалению, число раскольников и сектантов у нас считается миллионами… Ведь это наш русский народ, искони православный, сделал такое уклонение в сторону ненормальной жизни. Не истощает ли эта устарелая болезнь внутренних сил всего организма Православной России?»…
А между нам за 500 лет русского раскола и 300 лет сектантства было всего только три съезда и само миссионерство возникло только в 80-х годах XIX столетия! И потому требовалась сугубая забота и вдумчивые меры. Дело духовной власти было поставить вопрос и осветить его, а государство должно было включить его в круг своих забот.
Как видим, вопрос был серьезно поставлен и откровенно освещен. Но на этом дело не остановилось. Председатель Съезда, архимандрит Антоний, как и всегда, когда дело шло о ревности Богу и Церкви, шел до конца. Он указал, что «основание для развития раскола и сектантства до крайней степени фанатического изуверства заключается, между прочим, в чувстве неудовлетворенности наличною церковною жизнью некоторых приходов… Поэтому Съезд должен озаботиться выработкою мероприятий к благоустроению деятельности пастырей на спасение пасомых» (Деян. 43). «Нужно исполнять церковный устав и избегать прелести. На этой прелести построено многое в сектантстве и ему должно быть противопоставлено благодатное усердие Церкви».
Таков голос великого учителя и прорицателя в вопросе укрепления расшатываемой веры и церковности . однако для того образа действий, который указывал архимандрит Антоний, средств было весьма недостаточно. На Первом съезде (1887 г.) было 67 участников, на Втором (1891 г.) — 133, а на Третьем (1897 г.) — 196. и это на всю необъятную Россию! Хотя число миссионеров и росло, но и на Третьем съезде их было всё же так мало: число, «исчерпывающее собою почти все наличные боевые силы». И число это «является показателем слишком скромным, если не сказать ничтожным» (Деяния, 54).
Действительно, ничтожно, если принять во внимание, что одна лишь секта «пашковцев» насчитывала до 4000 проповедников! Русская же власть не отдавала себе отчета в том, что происходит в толще народа, вековые устои которого стали ловко расшатывать сектантские «наставники», внося религиозную сумятицу в темную массу. А горячо призывавший к этому опасному явлению внимание власти В. М. Скворцов, по-прежнему мало встречал сочувствия; еще меньше поддержки и даже считался «беспокойным» человеком. Но таков был его характер в достижении того, что он считал необходимым для благополучия Церкви, народа и Отечества…
Остановил свое внимание Съезд и на школьном деле, особенно на участии духовенства в церковно-приходских школах. Был обсужден и вопрос материального положения духовенства и больной вопрос платы за требы.
Казанский съезд — это, по справедливости, яркое свидетельство любви к своему делу, энергии и организационных способностей В. М. Скворцова. Но как же отнеслось к нему русское общество? — Не без горечи и справедливого упрека говорил В. М. Скворцов об отношении к Съезду таких либеральных органов печати, как «Русские Ведомости», «Неделя», «Новости» и фарисейских органов, как например «Гражданин», которые тенденциозно давали извращенные сообщения оо характере занятий и направлении совещаний Съезда. «Газеты эти, — пишет В. М. Скворцов, — отметили на своих столбцах только те совещания, которые касались внешних мероприятий, извратив при этом мотивы и постановку вопросов и результаты самых совещаний. Эта тенденциозная ложь русских органов о Миссионерском съезде дала обильную пищу для кривотолков заграничной печати о нетерпимости будто бы Православной Церкви и духовенства. Эпизод этот красноречиво говорит, где дух сектантства и корни народной религиозной смуты в России» (Деяния, 199).
По справедливому указанию В. М. Скворцова, на общие вопросы Миссии было посвящено шесть общих заседаний и почти вся работа Съезда. На обсуждение же репрессивных против сектантов мер была уделена часть четвертого и шестого заседаний, а также некоторая доля заявлений в противосектантской комиссии. Словом, центр тяжести работ Съезда был вовсе не в том, чтобы обсуждать и принимать меры чисто карательного и запретительного характера, и что в этом направлении делались представления власти. Это была лишь необходимая часть обсуждения общего вопроса, но не в этом была сущность работы Съезда.
Когда пред русским обществом, наглядно, с большим знанием дела и тревогой за будущее, был поставлен вопрос об отрицательном и вредном значении развивающегося сектантства для народной жизни, то либеральное русское общество, в своей самой влиятельной и руководящей части, почти целиком стало на сторону сектантства против Православной Церкви. Стало на сторону того, что В. М. Скворцов правильно называл «религиозной смутой» против Русского Православия, то есть против вековой опоры русской государственности.
Таким образом, миссионерская работа такого преданного этому дела работника, как В. М. Скворцов, понимавшего всё государственное значение этого вопроса, в обществе получала своеобразную и извращенную оценку. По условиям духа времени, ею или просто не интересовались, или по причинам политической тактики огульного охаивания всего, что связано с Церковью и вековыми устоями государства, считали мракобесием и обскурантизмом, которые требуют не поддержки, а борьбы с деятельностью миссионеров, направленной на защиту самых основ народной души и жизни. Сектантство — это было, по мнению либералов, нечто прогрессивное, порыв просыпающегося духа в русской народной жизни; а Православие они рассматривали как печальный пережиток старого невежества.
Понятно, какого напряжения всех духовных и физических сил, какой выдержки и исповедничества требовала эта работа от В. М. Скворцова, единственным утешением для которого было лишь исполнение осознанного долга и уверенность в спасительной необходимости этого дела для пользы народа и страны в целом.
Третий Миссионерский съезд в Канаде в 1897 оду как бы закрепил и вылил в прочную форму весь предыдущий миссионерский опыт, оформил сущность этого дела и укрепил пути его дальнейшего развития. Он подводил некоторые общие итоги той продуманной работы, которую вел В.М.Скворцов в течение более десяти лет, и показал, что избранный им путь — был совершенно правильным.
Если масштаб Внутренней миссии, обнаруженный на Казанском съезде, и не отвечал мастшабам Русской Православной Церкви, то фундамент оказался всё же настолько прочным, что на нем без опасения можно было воздвигать здание Миссии во всероссийском масштабе. Налицо были кадры толковых миссионеров и большое знание дела; были показаны результаты тщательного изучения вопроса во всех деталях; выявлены и проверены опыты миссионерской работы и намечены вехи ее предстоящего развития.
Съезд происходил открыто и сектанты впервые увидали, что ничего у них нет такого тайного, чтобы не стало явным; что у Православной Церкви есть работники, охваченные духом идейной борьбы церковной правды с сектантской ложью и заблуждениями; что эти миссионерские работники знающие, упорные и настойчивые.
Итогами Съезда В. М. Скворцов был доволен. Он и сам себя проверил, рассеял свои сомнения, приобрел новый опыт и пополнил свои знания. В дальнейшем надлежало настойчиво развивать всё то, что с таким трудом было создано. И миссионеры, ободренные и укрепившиеся духом в дружной церковной работе и в этой продуктивной встрече идейных работников со всех концов необъятной России — бодро разъехались по своим местам для повседневного тяжелого труда.
Но не для отдыха возвращался В. М. Скворцов в Петербург на свое ответственное место чиновника особых поручений и эксперта по миссионерским делам при Святейшем Правительствующем Синоде. На него, прежде всего, легла обязанность практического осуществления всех тех мероприятий, которые были намечены Казанским съездом и которые в главной мере зависели от Святейшего Синода. А в центре также на всё было так, как должно было быть: всякое мероприятие в общегосударственном масштабе, несмотря на весь вес и авторитет Обер-прокурора К. П. Победоносцева, требовало согласования с другими министерствами, в которых часто, не без либерального оттенка, смотрели на борьбу с сектантством, как на ненужное беспокойство. Меры законодательного порядка встречали большие сомнения. Законы толковались часто с большим послаблением в сторону сектантов и даже Правительствующий Сенат установил весьма либеральный взгляд на публичное разоблачение сектантов, на их соблазнительную работу прозелитизма среди православных.
Борьба со всем этим требовала энергии, настойчивости и выдержки. Но В. М. Скворцов был непоколебим и закален во всех междуведомственных трений и осложнениях.
Шла по прежнему тяжелая работа по редактированию «Миссионерского Обозрения», издании я громадного количества миссионерской литературы, а за сим на В. М. Скворцова легла и громадная административная работа, связанная с делами Миссии. И эта работа протекала параллельно с ответственной службой в Святейшем Синоде, при его знаменитом обер-прокуроре.
Кроме того, ни одно из церковно-исторических великих событий не прошло без участи я В. М. Скворцова и без описания его собственным пером. Он участвовал в них или как представитель Обер-прокурора Святейшего Синода, или как выдающийся церковный летописец. Так он участвовал на открытии мощей святителя Феодосия Черниговского, где произнес за трапезой памятную речь о дивных чудесах, явленных при раке новопрославленного угодника Божия; ходатайствовал о допущении явившейся на торжество депутации от ставропольских старообрядцев к осмотру святых мощей. Участвовал сам с этой депутацией в поклонении и осмотре нетленных останков святителя Феодосия, после чего старообрядческие соглядатаи составили и подписали акт о всем ими установленном. Это впоследствии имело важное миссионерское значение в обращении раскольников… В устройстве торжества воспрославления святой княгини Кашинской он принимал личное участие в качестве представителя обер-прокурора и выпустил, как церковный издатель, популярную народную литературу. Участвовал в 1910 году на торжестве перенесения мощей святой Евфросинии из Киево-Печерской лавры в Полоцк. При этом, во все торжественного шествия святых мощей от Киева до Полоцка, длившегося более недели, специально командированный Скворцовым сотрудник-миссионер вел беседы и бесплатно раздавал листки и брошюры, изданные В. М. Скворцовым к этому торжеству… Затем, на торжестве открытия мощей святителя Иосафа Белгородского в 1911 году В. М. Скворцов участвовал в качестве представителя обер-прокурора.
Авторитет В. М. Скворцова и его познания, высокие нравственные качества и безграничная преданность Православию, делали его во многих очень трудных случаях совершенно незаменимым человеком. И например, на всех знаменитых российских судебных процессах, связанных с заблуждениями изуверством сектантов, неизменным экспертом был Скворцов. Глубина знаний и любовь к делу при истинном и глубоком понимании значения каждой секты для государства и Церкви, соединенные с блестящим талантом глубокого исследователя, делали его совершенно незаменимым помощником суда во всех сложных и трагических случаях, когда перед законом отвечали фанатики-изуверы или совсем темные представители народной массы.
Так в качестве эксперта, В. М. Скворцов выступал во всех громких сектантских процессах, кончая Владимирским процессом над московскими хлыстами. Процесс этот длился ровно два месяца с 8 февраля по 8 апреля, причем со стороны сектантов приглашены были в качестве экспертов: Бонч-Бруевич (при большевизме известный секретарь Ленина), профессора Коновалов и Громогласов (впоследствии опора красных живоцерковников) и знаменитые адвокаты — Карабчевский, Тесленко и Плевако. На экспертизу Скворцова суд мог положиться со спокойной совестью, ибо, кроме истины, Василий Михайлович никаких других интересов не преследовал. И его экспертиза всегда была опасна для того, кто на суде старался замести следы преступлений и скрыть правду. Он умел отделить существенное от неважного и показать опасность и вред сектантства там, где это было с полной очевидностью. Его экспертизы всегда были глубоко продуманными лекциями для присяжных, лекциями прекрасно осведомленного человека.
Эти качества В. М.Скворцова побуждали Святейший Синод возлагать на него и ряд других наиболее ответственных поручений, в результате его именно он являлся представителем Синода в комиссиях Государственного Совета, Государственной Думы и Комитета Министров; а также много раз бывал секретарем междуведомственных комиссий, носивших секретный характер и имевших большое государственное значение.
В. М. Скворцов понимал секты, особенно крайнего мистического направления — хлыстовскую и секту изуверов, как некоторое душевное уклонение, некоторую болезненность, требующую для своего определения и лечения — участия психиатра. И в этой области сотрудником был друг молодости, знаменитый киевский профессор-психиатр И.А. Сикорский, тонкий диагностик и душевный аналитик.
Такое дело, как дело Ковалева в Тирасполе (заживо погребенных) поразило всю Россию. Либеральное общество пред потрясающей трагедией темного Тираспольского сектантства совершенно растерялось: оно никак не ожидало, что так им оберегаемое сектантство может привести к такому ужасу. А для В. М.Скворцова, глубоко вникшего в духовную сущность сектантства, это был не столь неожиданно. Он дальше и лучше видел многое, что скрывалось за некоторыми сектами, и понимал, что для борьбы с последними нужны соединенные усилия миссионеров, врачей и законодателей. Принимал он участие и в процессе «Павловских сектантов», Харьковской губ. [2] .
Кроме подробного и тщательного изучения — и при этом в качестве пионера — развившейся впоследствии до угрожающего размера секты штундистов, как мы уже упоминали выше, В. М. Скворцов был командирован в 1897 году на Кавказ, чтобы изучить секту духоборцев, поначалу показавшейся привлекательной, не вредной, и даже оздоравливающей народную нравственность. Но в результате тщательного и длительного изучения духоборчества на месте он пришел к совершенно неожиданным для многих выводам. И как всегда выводы эти блестяще обосновал и осветил всё дело с широкой государственной точки зрения.
Оказалось, что духоборы — это не столько религиозная секта, сколько секта социальная, с ярко выражены монархическим оттенком. Их внешняя покорность власти , их моральное пуританство и высокое понимание христианских обязанностей было только той внешней защитой формы, за которой скрывались корни учения, весьма опасного с государственной и общественной точки зрения. На почве ложного понимания Священного Писания, вырастала стройная система отрицания всякого государственного начала и всякого принуждения в общежитии. За государством отрицалось всякое право на власть. К этому примешивались еще толстовские идеи о непротивлении злу насилием и отсюда вытекал отказ от военной службы, от платежа податей и исполнения правительственных законов. Отрицалась верховная власть и право собственности. Словом, проповедовались анархизм и безначалие, построенное на совести при большой дисциплине внутри самих общин.
И все это происходило в условиях большого достатка и богатства, охраняемого как раз той властью и тем законом, которые духоборами начисто отрицались! Получался явный соблазн, бороться с которым было исключительно трудно. Но несмотря на всё это, духоборы находили особую поддержку в русском обществе и сам Лев Толстой стал на их сторону, видя не без основания, что духоборы практических осуществляют его идеи. А это придало им новую силу и упорство, и всякие меры воздействия окружали их ореолом мученичества.
В. М. Скворцов впервые вскрыл сущность этой опасной социальной секты. Он выявил всю опасность ее для государственного порядка и обосновал отсутствие у духоборов права на то, чтобы их считали истинно-религиозным течением. Изучение духоборческой секты повлекло за собой более тщательное изучение и так называемого «толстовства», в котором за невинной формой опрощения скрывалось тоже анархическая сущность на ложно понимаемом христианском учении об отношении к государству.
Духоборчество не имело за собою авторитетного имени; толстовство же опиралось на имя всемирно признанного писателя Льва Толстого. И вот гений страны разрушал страну! Такого случая в истории еще не было.
«Толстовство» без Толстого, конечно, вздор. Однако этот вздор развернулся в весьма опасную секту, где пантеизм на почве лжехристианства причудливо сплелся с анархизмом.
Раскрытие сущности толстовства и духоборческой ереси нужно признать большой заслугой В. М.Скворцова и, вместе с тем, большим с его стороны мужеством, так как он открыто пошел против секты, которая имела большой успех среди интеллигенции, пользовалась особой защитой и покровительством либерального общества, которое всякое сектантское движение рассматривало только с точки зрения его отношения к существующем у государственному порядку. А мы уже знаем, что всё, что под этот порядок подкапывалось — печальной памяти русскими левыми партиями и либералами конца XIX и начала ХХ века — принималось, как дело прогресса и развития, и всемерно поддерживалось в обществе и в печати.
Незадолго до войны, в связи с появлением на Петербургском горизонте явно хлыстовской фигуры Григория Распутина, тот же В.М. Скворцов получил весьма секретное и весьма ответственное поручение от Святейшего Синода: на месте, в селе покровском около Тобольска, исследовать вопрос о Распутине и о возможной его связи с сектой хлыстов.
Хлыстовское умонастроение и предосудительный темперамент Распутина бросались в глаза всякому беспристрастному наблюдателю.
Больная экзальтированность хлыстовской секты имела много своих адептов в снобирующем петербургском обществе. Поэтому-то здесь Распутин и нашел благоприятную почву для своего подозрительного поведения. Этот хитрый мужик действительно весьма быстро разобрался в столичной обстановке и еще ранее появления при Дворе уже нашел друзей среди скрытых и открытых хлыстов и сектантов Петербурга. Материал, собранный на родине Распутина, все это в значительной части своей полностью подтверждал. Вообще же хлыстовство приобрело в Сибири широкое поле для своего развития, сказывались удаленность от церковного и административного центра, богатство, самостоятельность, а также большая беспечность духовенства и чиновников. Всё это давало возможность более широкому развитию сектантства, которое приносили с собою переселенцы из центральной России, с юга и Поволжья.
Помимо изучения вопроса на месте В. М. Скворцов пристально изучал и самого Гр. Распутина, влияние и значение которого к тому времени из архиерейских покоев, светских салонов и великокняжеских палат, стало переступать до ступеней трона, начинало серьезно волновать церковные и патриотические круги русского общества. И здесь, как и ранее в деле со штундистами в начале 80-х годов, В. М. Скворцов дело обследования и изучения сложной личности Распутина повел непосредственно, научным путем, пользуясь долголетним опытом изучения сектантства. С этой целью он имел многочисленные, непосредственные встречи с Распутиным, создавая при этом такую обстановку этих встреч, при которой характер Распутина являлся наиболее рельефно, а потому и изучение его характера было наиболее удачным, дающим практический результат.
В конце этого изучения личность Григория Распутина для В. М. Скворцова стала совершенно ясной. И вполне определилось, что личные свойства и природные качества Распутина получили свое особое развитие именно на почве хлыстовства и его влияние сильно выраженной духовной сущности было не больше, как доведенная до крайних пределов экзальтированность сектанта-хлыста.
Итоги своих наблюдений В. М. Скворцов изложил в обширном и документированном секретном докладе, представленном Святейшему Синоду. Это был один из любопытнейших документов громадного исторического значения и, в то же время дающий возможность объективнее представить себе многое из последних лет дореволюционной России. И приходится лишь пожалеть, что большевики, открывшие архивы ненавистного им «царского режима», до сих пор не издали и этого доклада. А, может быть, их смущает, что именно этот исторический доклад В. М. Скворцова совершенно разрушает революционную тезу о Распутине и его исключительном значении в истории предреволюционного психоза русского столичного общества?!
Многолетний почитатель и друг Распутина, известный иеромонах Илиодор, к 1911 году разочаровался в личности «старца» и от почитания перешел к сильнейшей вражде. Чтобы выступить против Распутина, он прибыл в Петербург, остановился на Ярославском подворье у архиепископа Гермогена (тоже разочаровавшегося в «старце») и стал убеждать последнего решительно выступить против Распутина, чтобы убрать его. Добившись согласия епископа Гермогена, он позвонил В. М. Скворцову и сообщил ему о их решении. Скворцов ответил одобрением: «Ну, помогай вам,Бог. Только будьте осторожны. Кланяйтесь владыке Гермогену».
Но как бы то ни было, а исторические события, связанные с именем Распутина, еще раз и уже трагически подтвердили решительный взгляд В. М. Скворцова на сущность и значение для государства наиболее вредных мистических сект. Если среди петербургского просвещенного общества и даже при дворе Распутин мог произвести такие замешательства, то что же говорить о пагубном влиянии сектантов на народную массу. Поэтому и вся борьба В. М. Скворцова с сектантством была истинным и великим служением Церкви, делу народного блага и государственного порядка. И только теперь, в свете русского апокалипсиса, стало ясно, поскольку деятельность В. М. Скворцова заслуживала общей признательности и поддержки, если бы русское предреволюционное общество не было объято роковым для России психическим недугом!
16
Четвертый Всероссийский Миссионерский съезд в Киеве и оживление церковной жизни
Успех Казанского Миссионерского съезда 1897 года, естественно, повлек за собою продолжение, углубление и расширение этого дела. Следующий Миссионерский съезд, в Киеве, явился уже громадным делом, показавшим, насколько разрослась и укрепилась самая идея необходимости миссионерства. На нем уже присутствовало свыше 600 делегатов, во главе с 3 митрополитами и 34 епархиальными архиереями. Как бы вся русская православная иерархия и клир, наконец, пробудились от векового сна и встали мощной ратью в защиту правого дела Христова.
Миссионерская работа повлекла за собою оживление церковной жизни во всех областях; Православие как бы возрождалось к новой жизни — к жизни, требующей больших усилий и труда, но взамен дающей и много радости.
Западные течения формальной свободы окончательно овладевали русской жизнью. Приближалась эпоха конституционализма и потрясений. Открывались широкие двери противоправославной пропаганде во всероссийском масштабе. Не только старообрядчество и секты, но и католический прозелитизм и углубления практического рационализма — приобрели широкое поле для своего применения. В сектантских кругах Америки укреплялась мысль широкого развития баптизма — и именно в Росси. Но навстречу тому, что нес с собою для Православия 1905 год с его указами о веротерпимости, и следующие годы великих потрясений, Православная Церковь выходила уже достаточно вооруженной средствами борьбы.
В числе главных созидателей этих средств духовной борьбы, а главное выяснителем и разъяснителем самой сущности сектантства и его учения — являлся всё тот же В. М. Скворцов. И созерцая громадное собрание миссионерских деятелей на Киевском съезде, Василий Михайлович с полным правом испытывал, заработанное многолетним тяжким трудом, борьбой и стараниями, справедливое чувство духовного удовлетворения, которое является лучшей наградой идейному деятелю.
Но не одним вопросом сектантства занимался В. М. Скворцов: рядом с этим он уделял большое внимание и расколу, этому печальнейшему русскому недоразумению. Раскол — это яркое свидетельство того русского упорства, которое переходило в простое и мало обоснованное упрямство. Охрана воображаемой старины в церковной области и слепое поклонение обряду были явлением особенно странным в условиях меняющейся жизни и народного быта. Действительно, всё менялось в народной жизни — от мировоззрения до платья — и только обряд у раскольников оставался нерушимым, хотя они не могли не видеть того роста и расцвета, который охватил Православие.
Но сущность раскола была не только в сохранении истинного Православия. Если «поповцы» поддерживали иерархию и сохраняли Таинства, то все толки «беспоповцев» и прочих «согласий» переходили прямо в сектантство и вступали в борьбу не только с Православием, но и с «поповским согласием». И нужно было задуматься над этим фактом печального и безостановочного отрыва от Православия, так как церковная история документально показала, что мнимая сторона раскола как раз есть новшество предпетровской эпохи, а, наоборот, так называемые послениконовские новшества Православия — подлинная старина ч истого Православия.
Здесь всё дело было в просвещении мысы и в том, чтобы сломить упорство заправил, главным образом, Рогожского кладбища в Москве. И странно было говорить об отхождении от истинной веры Православия в то время, когда большое число раскольнических «толков» ушло в беспоповство и отказалось от иерархии и Таинств!
В конце концов, при разностороннем и глубоком изучении «современного состояния раскола следовали придти к простому выводу: «беспоповские толки» уходили вообще из ограды Православной Церкви и становились сектантами. С ними нельзя было говорить о каком-либо соглашении. Там создавалось злобное и злобствующее настроение в отношении православной Церкви и различные толки беспоповцев сами понимали свое положение: что они просто еретики, и что плохо понятые реформы патриарха Никона — здесь решительно не при чем. Совершенно в ином положении было «поповское согласие» с его влиятельным и богатым центром—Рогожским кладбищем в Москве. Здесь было больше простого упрямства, чем церковной правды и здравого смысла.
Чем дальше уходило время от трагических событий эпохи патриарха Никона, тем становилось яснее, что раскол держится не за факты, а за миф, созданный народным невежеством и амбицией главарей. Накопилась громадная литература по изучению раскола и было видно всякому добросовестному раскольнику, что у так называемых «никониан» вовсе не так все еретически, как ему представлялось, а что в самом расколе вовсе не так всё по старине канонически чисто и правильно. А спорить, например, против благодати священства у православных было просто не серьезно. А без этого… что же тогда оставалось? Мелочи церковного быта, привычка—и больше ничего! Рождалась естественная мысль: нельзя ли как-либо договориться о главном, оставив мелочи в утешение тем, кто не может от них отказаться.
Раскол создал необычайные осложнения канонического характера у самих «поповцев»: чем дальше шло время, тем сложнее был вопрос с получением — правильного с точки зрения раскола — священства. И в конце XVIII века оказалось, что не только нет благодатных священников, но нет даже правильно сваренного мира.
Искали разные компромиссы и, наконец, наиболее умеренные элементы стали искать примирения с Православной Церковью. Однако уперлись в старые предрассудки, что их церковь не могла отойти от своих правил и своих вековых традиций. А это внесло бы окончательное и совершенно невероятное замешательство, как в Православие, так и в раскол… Так называемые «дьяконовцы» просили от Православной Церкви архиерея. А на это она не могла пойти. Тогда митрополит Платон дал им так называемое «единоверие»: право получать священников, подчиненных православному епископу для службы по старому обряду…
Это было мудрое разрешение вопроса: старый обряд получал права именно, как обряд. Однако, в лагере раскола не было единства. Единоверие не поглотило раскола, а стало рядом с ним. Но все же это — в признании православного епископа — уже было средством примирения раскола с Православием. И В. М. Скворцов всецело и всемерно помогал развитию единоверчества. После 1905 года раскол «поповского согласи я» стал легальным старообрядчеством. Его перестали преследовать; он потерял ореол мученичества и стал увядать, теряя свой смысл.
Православная иерархия сознавала, что в этой новой обстановке религиозная терпимость необходима и необходимо с ее стороны искать дальнейших путей соглашения со старообрядчеством пред лицом нового и общего врага — либерального атеизма и сектантства. Поэтому 22 января 1912 года, в Петербурге был созван первый Всероссийский Единоверческий съезд. Как об этом писала газета «Колокол»: «Съезд был созван высшей духовной властью, желавшей, с одной стороны, — скрепить тесные узы, связывающие Православную Церковь со своими единоверными, хотя и разнообразными, членами, а с другой — обсудить способы и меры, чтобы сделать единоверие более действительным в привлечении на лоно Христовой Церкви заблудших чад, скитающихся по дебрям раскола — «яко овцы неимущие пастыря»… Церковь святая, как сердобольная Мать не может не скорбеть, не болеть сердцем о тех, которых не неверие, злоба против учения святой Церкви, а неразумная ревность слепо шествующего неведения подвигнула на отделение от Церкви. Но сугуба болезнь, причиняемая этим отпадением Церкви Русской, ибо эти отпадшие—все же члены великой семьи русского народа»…
Объединение это у спасительного очага родной Церкви—особенно необходимо сейчас (см. передовую статью «Колокола»): «когда седмиглавый зверь уже воздымается из бездны, когда деемая тайна беззакония разливает разврат и нечестие, когда уже не одна страна христианская отступила от Христа, когда имя Христово хулится и поносится, когда Крест Святой — символ нашего спасения — подвергается поруганию»…
И дальше автор передовой статьи В. М. Скворцов восклицает: «Время ли нам, братие старообрядцы, сваритися об обрядах, теперь ли нам думать о взаимных обидах, теперь ли выискивать способы к разделению?»… «Разве вы не видите, откуда идет брань на Хрии ста и святых Его? Разве вы не видите, что сатане одинаково ненавистно знамение Честного Креста — творят ли его двумя перстами или тремя? Разве вы не видите, как он стремится поругать Крест Святой — равно имеет ли он восемь концов или четыре? Разве вы не слышите, как хулится имя Спасителя — произносят ли его Иисус или Иисус?»… «И вот пред лицом этого общего врага необходимо скорее и прочнее объединиться всем обрядам в едином порыве любви на защиту Его Святого Имени. И да будет на св. Руси едино стадо, един пастырь»…
В. М. Скворцов со всей присущей ему страстностью отдался этой прекрасной задаче — прекратить вековой спор старого и нового обряда в Русской Церкви, тем более, что многое из старого было новым в свое время и многое послениконовское было истинной стариной — древлим благочестием. Чтобы ни говорить и как бы не осуждать те или иные стороны жизни Православной Церкви, но старообрядцы не могли все же не видеть, как растет и развивается Церковь народа русского и как именно поэтому подымаются силы зла и безбожия на самой Русской Земле. А споры и расхождения обрядов в Русской Церкви — только радость ее врагам.
В. М. Скворцов прекрасно понимал пользу того здорового и закаленного церковного духа, который веками воспитывали в себе старообрядцы для всего церковного дела. Твердость старообрядщцев, их приверженность к формам и быту — должна была лишь усилить и укрепить расшатываемый церковный быт православного народа. А Православие, в свою очередь, должно дать старообрядчеству покой и душевный мир в сознании истинной благодати своего священства и правильного хода церковной жизни. Поэтому вполне естественно, что и поддержка единоверия — было одно из средств той цельной программы укрепления Православия, которому с такой энергией, упорством и талантом служил в течение всей своей жизни В. М.Скворцов.
Однако, поскольку сектантство было бедно своим положительным учением и примитивно в области начетничества в святых книгах, настолько раскол прочно стоял на большом и глубоком, хотя и одностороннем изучении Священного Писания. Веками выработалась схоластическая наука начетничества и ей надлежало противопоставить столь же обстоятельное знание в области апологетики и Священного Писания. Поэтому введение, по мысли В. М. Скворцова, в духовных семинариях и академиях специальных кафедр сектантства и расколоведения, послужили бы этой нужной и трудной задаче.
Мало того, что теперь изучалась история и современное положение раскола и сектантства и закладывались основы Внутренней миссии, — В. М. Скворцов, обладая истинным духом исследователя, открывал и новые, до того времени неведомые, секты, ушедшие глубоко в толщу темной народной массы, каковы: «стефановщина» — в Харьковской и Курской губерниях, «инокентьевщина» — в Подольской, Бессарабской и Олонецкой губ. и др. Но не оставлял В. М. Скворцов в стороне и вопросов о канонических заблуждениях и возможном воздействии католичества на Православие.
Среди коренного населения католическая пропаганда не имела и не могла иметь никакого влияния, ибо католичество в понятии народа правильно определялось, как «вера польская»… и его исторические воспоминания правильно указывали ему на то, что переход в католичество — это уход из своей национальности. И потому католическая пропаганда неизменно разбивалась о внутренне народное сопротивление. А проповедь унии — открыто не допускалась даже и после 1905 года.
Правда, в западном крае дело обстояло иначе: там имели место совращения и в католичество, и в унию. Тем не менее вопрос католической пропаганды всегда, при более или менее благоприятных условиях, мог принять серьезный и угрожающий характер. И это вполне подтвердилось уже после войны и революции на русских землях Польши и даже в самой России, непосредственно после революции.
Относясь к делу миссионерства со всей полнотой внимания, В. М. Скворцов, естественно, уделял время и этому вопросу. Целый ряд книг, брошюр и листков, был посвящен выяснению католических заблуждений. В ясной, простой и популярной форме опытный миссионер излагал отдельно вопрос католического учения с точки зрения православной критики и догмы. Так, им были изданы книги и брошюры на следующие темы:
Тот погибает, кто свою православную веру меняет.
Правда ли, что наш Северо-Западный край есть польский край?
Не противоречит ли Слову Божию учение католической церкви о непорочном зачатии Пресвятой Девы?
Правда ли, что богослужение должно совершать на одном только латинском языке?
Почему ксендзы запрещают католикам читать Святое Евангелие?
Можно ли назвать Иосафата Кунцевича, почитаемого католиками, мучеником?
Правда ли, что папа римский есть глава Церкви Христовой?
Правда ли, что папа римский непогрешим?
Можно ли согласиться с учением римско-католической церкви, что Дух Святый исходит от Отца и Сына?
Законно ли поступают ксендзы, что не дают детям Святого Причастия?
Правда ли, что индульгенции избавляют человека от наказаний за грехи?
Можно ли признать истинным учение католической церкви о чисти лище?
Почему западная римская церковь отпала от единства Церкви Вселенско-православной?
Как определить: какая церковь истинная и какая церковь отпала от истины?
Подъем религиозного настроении я в народе явился результатом не только планомерных действий по оживлению церковной жизни. Он сопровождался и укреплялся рядом явлений огромного значения. Так, открытие мощей святителя Феодосия Черниговского в районе укоренившегося раскола, произвело огромное впечатление и на раскольников: они, как апостол Фома, пожелали осязать чудесное явление угодника. И вот, как мы выше указывали, по мысли В. М. Скворцова, они были допущены к обозрению святых мощей и убедились в истинности их нетленности. И этот факт непосредственного соприкосновения с правдой Православной Церкви произвел на раскольников огромное впечатление.
Участие В. М. Скворцова в перенесении мощей св. Евфросинии из Киево-Печерской Лавры в Полоцк, в качестве представителя обер-прокуратуры, а на торжествах открытия мощей св. Иосафа Белгородского, в качестве лица, сопровождавшего Государя, — проходило с участием и большого числа миссионеров. Поэтому торжества эти приобрели особое значение для народа.
Народ — вот то, на чём в течение 35 лет упорной работы и службы было сосредоточено пристальное внимание и любовь В. М. Скворцова. Служба не за страх, а за совесть, когда он на дело миссионерства смотрел не как на средство быстрого достижения скоро преходящих эффектов, а как на средство достижения постоянных и прочных успехов.
При русском продвижении в Галицию, в обстановке войны, когда народ был растерян и выбит из колеи, явился соблазн быстрого обращения униатов Восточной Галиции в Православие. Что униатство себя изживало, что иссушенное католическим влиянием оно переставало удовлетворять народ, — в этом не было сомнений. Это подтвердило и более позднее время, когда уже в условиях полной государственности, враждебной Православию, униаты все же переходили и переходят в Православие.
Но рядом с этим следовало помнить, что уния имела за собою в Восточной Галиции вековую давность; вошла в духовную жизнь народа, и что отказ от нее не так прост, а, главное. Должен быть вызван не внешними, а глубокими внутренними при чинами.
17
Завоевание Галиции и массовое обращение униатов
Быстрота русского завоевания Галиции и обстановка войны не давали никакой возможности широкого распространения миссионерской работы. А без этой подготовки, думал В. М. Скворцов, никакого прочного завоевании я унии для православия быть не могло. И эту свою мысль он не только высказывал, как церковный администратор, но и упорно ее защищал, как публицист.
Скворцов считал политику обер-прокурора В. К. Саблера в вопросе о быстром массовом обращении целыми приходами галицийских униатов в Православие рискованной, продиктованной не миссионерскими целями, а скорее политическими. И эту точку зрения Василий Михайлович развил в своей газете «Колокол», в статье за своею подписью. И при докладе обер-прокурором своего синодального проекта Верховному Главнокомандующему Великому князю Николаю Николаевичу, последний указал ему на статью Скворцова, взгляд которого более понравился его высочеству. Уязвленный этим эпизодом обер-прокурор, по возвращении из Ставки, заявил В. М.Скворцову, что надо, наконец, определить границы, где кончается и где начинается крупный чиновник Святейшего Синода и редактор независимой газеты. Иначе говоря, Скворцову предложено было: оставить издательство или службу. Конечно, Василий Михайлович предпочел второе, дорожа независимым издательством и свободою редактора и церковного писателя, которая составила ему всероссийскую известность и имя.
Уходя, он по справедливости мог сказать: «горьким смехом моим посмеюся». Но и виляющее либеральное общество должно было задуматься над этим фактом: ушел создатель русского миссионерства тогда, когда это дело получало, хотя в одном только применении, неправильное направление того начала миссионерства, которому он был верен всю жизнь.
Дело для В. М.Скворцова было не в количестве обращенных и не в самом обращении, а в правде народной и Божьей. Трудолюбивый, скромный и уступчивый, но глубоко верующий галицийский народ в Белом Царе видел своего освободителя и этот царь не должен стать насильником. Народу, по мысли старого миссионера Скворцова, надлежало прежде показать всю красоту Русского Православия, просветить его благодатью Истинной Веры, а засим уже думать о его обращении. Дело Миссии — есть дело Божье и должно быть свободно от политических влияний. И хотя на борьбу с опасными сектами должна откликаться и власть, но там, где вреда нет, где хотя и есть заблуждение, но веками сжившееся с религиозным и кротким народом — там нет места принуждению. Эпизод с галицийскими униатами, которых так рьяно и неразумно переводил в Православие владыка Евлогий [3] (тогда крайний правый, а в эмиграции ярко либеральный), — так неожиданно окончивший блестящую служебную карьеру В. М. Скворцова, дает окончательное завершение характера этого большого русского человека и церковного сановника. И если бы такую твердость проявили все ответственные перед Царем слуги, то судьба России была бы иная и русский народ не пил бы и по сей день из горькой чаши страданий и бездонного унижения.
***
В. М. Скворцов начал службу свою в Святейшем Синоде при обер-прокуроре К. П. Победоносцеве, который будучи сам выдающимся ученым и профессором-писателем, отличал особо Василия Михайловича не только как опытного церковного сотрудника, но и как талантливого литературного деятеля; интересовался всегда его изданиями и покровительствовал их распространению. На той же должности старшего чиновника особых поручений, то есть ближайшего сотрудника, Скворцов служил при семи последующих обер-прокурорах, которые были люди разных характеров и направлений. Но к чести Василия Михайловича нужно отнести, что он, при быстро сменявшихся своих начальниках, сам не менялся и не изменял тому направлению, которое он выявил в своем печатном кредо при начале своей писательской деятельности, как сотрудник просвещенного консерватора-националиста, профессора Д. И. Пихно в его газете «Киевлянин»; как сотрудник М. И. Каткова [4] в «Московских Ведомостях»; как ближайший учение и сотрудник Победоносцева в Святейшем Синоде.
И все начальники Василия Михайловича, несмотря на свое различие в политических убеждениях и взглядах, ценили и высоко уважали его за определенность и стойкость убеждений и как исключительной подготовки, способности, энергии и знания миссионерского деятеля.
Когда В. М. Скворцов праздновал в Петербурге свой первый юбилей 25-летия церковно-государственной службы, то его праздник почтил Святейший Синод в лице члена его, митрополита Платона, совершившего молебен в редакции журнала «Миссионерское Обозрение» на Невском проспекте, № 153. присутствовали: обер-прокурор Е. М. Лукьянов, его товарищ сенатор Рогович, один архиепископ, два епископа, а также высшие чины Святейшего Синода, сотрудники издательства и почитатели. Говорились теплые, бодрящие речи, читались стихи и получены были со всех концов России приветствия в количестве нескольких сот телеграмм, в том числе едва ли не от всех епархиальных архиереев. Лилось и искрилось в бокалах шампанское и никому в голову не приходило всё то мрачное, что уже надвигалось на Россию и присутствовавших на юбилейном торжестве… Никто не предполагал, что следующий юбилей (1926 года) застанет В. М. Скворцова в тягчайшем из всех земных бедствий: в положении изгнанника родной страны, которой он отдал всю свою жизнь от юности до маститой старости. В положении многострадального Иова, у которого сатанисты отняли любимое дело и все состояние, которым Бог благословил юбиляра.
Государь Николай II, которому литературные труды В.М. Скворцова не раз подносились, а газета «Колокол» была в числе настольных, в изъятие из закона за отлично-усердную службу Церкви и Отечеству, наградил Василия Михайловича высоким чином тайного советника. А, кроме того, юбиляр имел все орденские знаки до Станислава первой степени со звездой включительно; также удостоен был благословенной грамоты от Святейшего Синода, крестом Иерусалимского патриархата и святыми иконами других восточных патриархов и глав поместных церквей.
Но совсем не так ценили его в левых и либеральных кругах: так, в кругах антинациональных и космополитических, имя В. М.Скворцова и как миссионера, и особенно как писателя и издателя церковно-национальной литературы, злобно критиковалось и поносилось. Он, как владелец печатного органа (и не одного) и усовершенствованной типографии, был мишенью злобных нападок не только личного характера… через него нападали на церковное ведомство и, в частности, на обер-прокуратуру… Но вся эта травля за его твердое отстаивание коренных начал, на которых покоилась историческая вековая мощь и слава Святой и Великой Руси, сделали имя юбиляра любимым и популярным в широтах патриотических и церковных кругах. В то же время надо отметить, что сам юбиляр, и его издания открыто отмежевались от реакционных крайностей во взглядах и неприличных резкостей в тоне критики.
В миссионерском деле подвергалось критике совмещение Скворцовым службы миссионера, чиновника генерал-губернатора, а впоследствии Святейшего Синода, когда он по долгу службы должен был принимать участие и ответственность за административные меры власти в деле пресечения пропаганды в виде высылки вожаков и проч. Либеральные круги не могли простить ему и роли судебного эксперта по сектантским судебным делам. Здесь за В. М.Скворцовым укоренилось представление, что где он экспертом выступает, там обязательно бывает обвинительный вердикт присяжных… А в либеральных кругах всякая кара закона по религиозным преступлениям почиталась посягательством на свободу совести.
И только теперь, в перспективе революционного преломления лучей истинного света и обманчивых огней, по достоинству оцениваются неподкупная честность и твердая убежденность деятелей национального консервативного лагеря, отстаивавших неприкосновенность основных исторических устоев русской государственности. А Василий Михайлович Скворцов принадлежал к числу таких именно деятелей и поэтому беспристрастная история несомненно отметит имя его на своих страницах, дав справедливую оценку его многогранной и долговременной, беспорочной и многополезной церковно государственной и писательской деятельности.
В связи с этим заключением о В.М.Скворцове как о человеке редкой искренности и терпимости, а также о его выдающихся заслугах на высоком поприще служения Церкви и народу, следует привести суждение известного русского религиозного философа В. В. Розанова [5] , который пи сал: «Не нужно напоминать читателю некоторых церковных явлений (определение Святейшего Синода об отпадении от Церкви Л. Толстого), чтобы указать, что одна тема, именно о свободе религиозных мнений получила тогда особый импульс. И вот я помню один летний вечер на даче в Териоках, когда три наших семьи собрались у почтенного священника П. Д. Городцева. Из них трое — М. А. Новоселов, В. М. Скворцов (редактор «Миссионерского Обозрения» и В. А. Тернавцев были упомянуты в газетных сообщениях, как участники двух миссионерских съездов… Сейчас же заговорили о некоторых статьях «Миссионерского Обозрения», редактор которого был с нами и несколько смущался, поступил ли он тактично или нет, опубликовав рискованные документы. Именно он опубликовал в полном виде «Ответ гр. Л. Н. Толстого Святейшему Синоду», только что отлучившему его от Церкви, с исповеданием веры этого писателя, из какого исповедания даже в официальных документах, где, как известно, «все должно быть изображено», были выпущены большие куски текста.
Все мы привыкли уважать этого редактора (Скворцова) и дружно принялись утешать его, говоря, что, оставляя в стороне вопрос о такте, в котором все мы не компетентны, — подаем ему руку как мужественному христианину, который всегда хочет бороться, потому что верит в свою правду… И я помню памятные слова старого нашего почтенного хозяина священника: «У нас в академии преподавал протопресвитер о. Иоанн Янышев… Что это были за лекции и какое тогда было время! Он первый устранил из чтений своих условность и схоластику, устранил деланный высокопарный язык и начал показывать нам суть всякого разбираемого вопроса. Мы, студенты, все были одушевлены… Вот раз мы собрались и говорим своему профессору: “Пусть откроют свободу мнений, пусть пишут все: мы победим! Неужели же мы не победим?”»
Меня это несколько удивило и я посмотрел на В. М. Скворцова: «Рано, рано, отец. Нет! Какое ведь наше время и общество? Разве возможен ныне честный спор? Вас не поймут, засмеют, вас оклевещут; мнения ваши извратят, затопчут — и вам негде защищаться… Тут — страсти; тут — литературная ловкость. Победителем окажется не человек честный, а человек ловкий. Рано, отец!»
Вот факт: мнение о свободе изложения религиозного мнения высказано священником и отпарировано редактором миссионерского журнала не по принципиальным основаниям, а по практическим соображениям… Сколько вечеров я сам беседовал с этим редактором. Когда-то учитель семинарии в Киеве; никем не нудимый, открыл прения с сектантами, и любитель-кустарь своего дела теперь перенес свою деятельность в Петербург, сохраняя те же приемы не академического высокомерия, а так сказать домашнего рукоделия в своей деятельности… Всё в нем открыто, твердо, и порядочно. Сколько вечеров я задушевно переговорил с этим редактором, при первом же со мной знакомстве спасшем от духовной цензуры одну ею не пропущенную мою статью («Замечательная еврейская песнь»). Мы почти непрерывно разговаривали о разных явлениях в церковной современности и вот образец его терпимости:
«Помилуйте, — говорил я. — Как перепутываются при непонимании мнения и меняются взаимно позиции. Уже в печати я обвиняюсь в том, что будто бы высказываюсь за гражданский брак, без религиозных форм, когда я стою здесь не за убавление религиозных форм, а за прибавление их; за дальнейшее, более глубокое и более последовательное освещение всех сторон и всех моментов супружества, отчества и материнства. Почему о путешествующих, воинствующих есть в ектении прошения, а, когда наши жены рождают и мучатся, и боятся смерти, и ищут помощи — нет о них простого и умилительного слова в ектении? А это возможно было бы и нужно было бы! И наши всемирные и прекрасные ектении о всем понят, а такой центральный факт как рождение — обошли молчанием… Теперь обращусь к разводу, который опять же должен бы вытекать из Таинства, то есть протекать религиозно-торжественно, а не в судебных протоколах, что соответствует гражданской сделке. Не находит ли дух гражданского брака себе опоры в вашей же церковной сфере, установившей для брачных людей, в случаях несчастия брака — судоговорения, свидетельства, документ, то есть сумму юридических форм?! Ведь если формы юридические, то предполагаемо — и зерно их тоже юридическое? Кто же наглядно учит о гражданском браке, кто его внушает обществу? Вы сами! Пусть бы священник, в епитрахили, выйдя после Литургии на амвон, объявил такой-то брак расторгнутым. А это я понимаю! Это — Таинство. Но теперь? Я вижу судей юристов; и даже, если вижу священников в Консистории, то без епитрахили, то есть не священствующих, а разбирающих житейское дело, как в Консистории же они разбирают разные жалобы на священников. И следовательно вот откуда идет, а не от моих статей воззрение и внушение другим, что брак есть вообще только житейское дело, юридическая сделка… Я-то — за Таинство, а мои оппоненты — против Таинства. Но этого никто не замечает»…
«Это интересно, — сказал В. М. Скворцов в ответ, — это совершенно ново и глубокой правдой дышит… Конечно, вся сумма не вашего, а нашего отношения — юридична, и тут много забыто из того, что «едино на потребу». Всё это было бы полезно изложить и напечатать».
Вот такое слово мне дорого. Никогда в этом человеке (в Скворцове) я не видел ни официала, ни официоза, а мужественного, прямого воина своего дела, хотя преданного, ревностного, желающего именно воинствовать… И речи с ним лились легко приятно и поучительно.
Однажды, под живым впечатлением только что произведенной ревизии, В. М. Скворцов рассказывал мне с негодованием, с горем, об одной семинарии, в которой ректор, обязанный следить за содержанием живущих в интернате учеников, одиннадцать лет не спускался в столовую. «Юноши заволновались, и их обвинили в либеральном духе и политической неблагонадежности, а они были только брошены и забыты, как свиньи».
Скворцов чистосердечно признавался в недочетах! [6]
Широкая, разносторонняя и как будто поглощавшая все силы деятельность административная, писательская, миссионерская и редакторская — всё же казалась В. М. Скворцову недостаточной. Еще оставались силы и их нужно было отдать Церкви, народу и отечеству. А, из опыта глубокого изучения сектантства, В. М. Скворцов хорошо познал тайники народной жизни и опасности, угрожающие ей и государству.
Приближался 1905 год. Сверкали зарницы того ужаса, который на наших глазах принял форму большевизма и разорил дух и быт народа. В. М. Скворцов ясно понимал, что происходит и что должно еще произойти. В этом сознании, естественно, не мог он и замкнуться лишь в своей миссионерской деятельности. Теперь требовалось уже миссионерство в более общем значении и более широком масштабе.
И в 1905 году он кладет основание патриотической и национальной церковно-политической газете «Колокол»… Предприятие это, по тому времени, казалось безумным и дерзким. По всей России бушевала революционная непогода; голоса освободителей народа от всего исторического заглушали всё, что оставалось еще здравомыслящим: все средства и все симпатии на стороне тех, кто сильно поворачивал Россию на тот путь, на котором немного лет спустя разбилась ее вековая государственность. И вот в это время, неустрашимый церковно-общественный борец, В.М. Скворцов, смело подымает свой белый публицистический парус против революционного ветра, который уже переходил в бурю. Казалось, катастрофа была неминуема с первого шага. Однако этого не произошло, и «Колокол» делал свое дело — бил в набат и призывал к спасению Церкви и России; и делал это вплоть до самого дня общего крушения 1917 года.
До тех пор, пока обер-прокурором Святейшего Синода был К. П. Победоносцев, нельзя было и думать, чтобы синодальному чиновнику особых поручений и личному секретарю всесильного сановника, В. М. Скворцову, было бы разрешено издавать и редактировать ежедневную политическую газету. Вообще К. П. Победоносцев считал газету «великою ложью нашего времени» и не столько руководителем, сколько разрушителем здорового общественного мнения и здоровых начал в обществе. Он умел и любил писать. Был одним из просвещеннейших людей своего времени, но… уважал лишь книгу; готов был, в виде исключения, признавать толстый ежемесячный журнал, в котором всякое мнение как бы отстаивалось, и не терпел газет, в них не сотрудничал и к ним не обращался.
Зная такое настроение своего многолетнего патрона, В. М. Скворцов, несмотря на постоянные к нему настоятельные обращении я в том смысле, чтобы он взял на себя издание ежедневной церковной и патриотической газеты, отклонял всякое обращение по этому поводу к К.П. Победоносцеву. Но 20 октября 1905 года, вслед за изданием «освободительного» манифеста 17 октября, К. Победоносцев, после двадцатипятилетней министерской службы, ушел в отставку. Время победило этого стойкого защитника того, во что он верил всю жизнь, чему преданно служил и чему изменить не мог. Он не верил, что новый путь конституционных свобод спасет Россию и вырвет ее из кризиса революционной борьбы. А тому, во что не верил, К. П. Победоносцев служить не мог. Он понимал, где и в чем были корни русской революции. По его суждению, это — старый процесс еще от удельного времени; процесс развития того русского своеволия, которое побуждало бояр отходить к Литве, а народ бегать в дикое поле. Широта русской натуры не могла вместиться даже в границы бескрайной России.
Демона непослушания и самоволия нельзя было выпускать на свободу, но не было и сил держать его под спудом. Россия шла к своей судьбе. Это понимал и об этом говорил мудрый старец. Достаточно вспомнить хотя бы его знаменитый «Московский Сборник» с рядом блестящих и провиденциальных статей!.. и вот в тот момент, когда Россия, вопреки настойчивым предостережениям опытного государственного деятеля, все же вступила на роковой путь, К. П. Победоносцев с большой грустью и тревогой за будущее, но и с большим достоинством отошел в сторону от государственного руля.
Суровая атмосфера в канцеляриях Святейшего Синода изменилась. Пришли люди новых настроений и новых приемов работы. И, прежде всего, пришел новый обер-прокурор кн. А. Д. Оболенский [7] — беспечный барин, ничего в делах церковных не понимавший и своей министерской линии не имевший… Не разобравшись в чем дело, он быстро согласился и дал разрешение на издание В. М. Скворцовым ежедневной церковно-политической газеты «Колокол». И уже 24 декабря 1905 года, в самую «бурю и грозу революционного шквала», вышел первый номер этой газеты.
Но уже скоро либеральный князь А.Д. Оболенский с неудовольствием заметил, что «Колокол» отважно бьет в набат, но… внимание своих читателей привлекает не к либеральным церковным проектам легкомысленного обер-прокурора, а, наоборот, призывает их серьезно задуматься перед надвинувшейся опасностью и не торопиться отходить от вековых традиций родного Православия, на котором держится вся Российская государственность.
Уже в № 1 «Колокола» кн. Оболенский увидел вторую передовую статью за подписью Л. А. Тихомирова [8] и, отбросив газету, сказал своему помощнику: «Э, тут вот кто засел… Нам с Львом Тихомировым не по пути! Скворцову бухнул он в колокол, не справившись с политическими святцами… Жаль, не такого мы ждали звона от нового колокола». «Нам» и «мы, — надо разуметь графа С. Ю. Витте, которого князь Оболенский был ставленником, «прыгнувшим в Синод», — шутили тогда, — прямо из-за «прилавка министерской монопольки»: он был товарищем министра финансов, заведовавшим винной монополией.
Разочарованный в «Колоколе», новый обер-прокурор кн. А. Д. Оболенский поручил «по секрету» проф. В. А. Тернавцеву «покопаться» в Библии и попытаться составить «апологию конституции на основании Священного Писания». Как известно, принцип самодержавия русских царей и исконный русский самодержавно-монархический государственный строй, в течение веков освящались и властно поддерживались Православною Церковью, в ее богослужебных молитвах (царские ектении на всех службах) и в проповедях духовенства. Богословская литература царскую власть на Руси и монархический государственный строй догматизировала на основании Священного Писания и святоотеческих творений. И в этом отношении считаются классическим трудом проповеди знаменитого витии, московского митрополита Филарета (Дроздова), на царские дни.
Так вот, либеральный обер-прокурор кн. Оболенский считал долгом своей службы в начале новой политической эры поспешить с созданием богословской литературы, где бы «конституционный» строй русской государственности нашел бы себе обоснование также в Священном Писании! Но новая церковно-общественная газета «Колокол» и ее редактор-издатель В.М. Скворцов, — присяжный, так сказать, синодальный библеист-миссионер, — оказались безнадежными для этой цели. Тогда кн. Оболенский «ничтоже сумняшеся» дал секретное поручение известному поборнику выше помянутых «религиозно-философских собраний» В. А. Тернавцеву «покопаться» в Библии и постараться составить оправдание нового конституционного государственного строя тоже на основании Священного Писания.
Тернавцев обещал попробовать… Но его опередил профессор духовной академии Катанский, поспешивший придти на помощь гр. Витте и кн. Оболенскому, напечатав на данную тему статью в официальном органе Святейшего Синода «Церковных Ведомостях». А пресловутый и тогда уж, столичный викарный епископ Антонин в Казанском соборе «громыхнул» (как сам выражался) политической проповедью «о небесной конституции», когда Вседержитель пред созданием первого человека, держал совет во Святой Троице, сказав: «сотворим человека по образу нашему и подобию… Вот это и было первоосновой конституционного режима и для человечества», — закончил свою проповедь в 1905 году епископ Антонин [9] .
К удивлению Церкви подобные революционно-кощунственные и совершенно безумные глаголы нес тогда епископ. Правда, они не могли попасть тогда на страницы целого ряда даже либеральных газет, и конфузливо замалчивались всеми здравомыслящими людьми, независимо от их политической принадлежности.
Итак, любимцу и ставленнику тогда всесильного гр. С. Ю. Витте, не понравилось вообще все направление газеты «Колокол». Однако, молодой обер-прокурор хорошо понимал, что и В. М. Скворцов не такой человек, на которого можно оказывать давление, и даже не разделяя его идеологии, лучше иметь его у себя в Синоде, нежели противником на стороне. К тому же, хотя «Колокол» и шел против настроений большинства правительства, но его поддерживали маститые иерархи — митрополиты Владимир и Флавиан; также поддерживало его широко и православное духовенство.
Расходясь политически с большинством высших чинов Святейшего Синода, обер-прокурор кн. А. Д. Оболенский всё же сумел отделить политическую сторону от служебной и мудро не стал вступать в конфликт, боясь потерять в результате его такого ценного сотрудника, каким считался В. М. Скворцов. Да и опыт с журналом «Миссионерское Обозрение» наглядно уже показал, что В. М. Скворцов умеет защищать свою свободу и свои права, что в нем есть та общественная черта, которая делает его влиятельным и независимым от своего служебного положения.
Начиная новое и очень трудное дело издания ежедневной церковно-политической независимой газеты, В. М. Скворцов писал: «Приступая к тяжелому и ответственному пред обществом и Церковью новому издательскому труду, редакция глубоко уверена, что идет навстречу давно назревшему в обществе и Церкви желанию иметь печатный орган, который был бы правдивым выражением нужд гражданской жизни в христианском ее освещении; голосом людей Церкви и живой веры, где бы все пастыри и верующие миряне, православные и иноверные, кому близки жизненные начала евангельской правды и дороги интересы всецерковного единения, могли бы свободно, по-христиански откликнуться на быстротекущие события дня, освещая их вечным светом христианства; проводить в сознание общества идеальные начала божественной правды, христианского мира и любви; своевременно выявлять ложь и клевету, распространяемые в обществе и печати, с целью набросить тень неправды на ту или иную общественно-созидательную работу и церковную жизнь.
Не тревожный «набат», а мирный благовест, зовущий всех на путь христианского добра и правды как в области мысли, так и в политической, общественной и церковной жизнедеятельность — вот основной и единственный мотив нашего «Колокола», взявшего на себя задачу свято охранять богоучрежденный уклад Церкви и содействовать торжеству христианских начал жизни; звать к примирению и общей созидательной работе на пользу Церкви и родной отчизны разъединенные политические и церковные партии и группы, относясь с христианской терпимостью ко всем религиозным и политическим разномыслиям.
Основная христианская точка зрения «Колокола» на гражданские событии я современной жизни России и церковный отдел делают вашу газету пока единственной среди множества ежедневных публицистических прежних и нарождающихся органов печати.
«Колокол» не заменяет «Миссионерского Обозрения», хотя церковная задача того и другого нашего издания одинакова. Но в то время, когда «Колокол» будет следить за нуждами дня, отвечать на запросы момента, являясь таким образом органом церковно-публицистическим по преимуществу, — «Миссионерское Обозрение» в этой области будет давать материал, так сказать, фундаментальный и «настольный» (справочно-энциклопедический), научный, но не чуждающийся публицистической обработки.
«Миссионерское Обозрение» и при существовании газеты «Колокол» остается тем же единственным и незаменимым в области миссионерской полемики и православной апологетики, органов внутренней миссии, дающим пастырям и миссионерам всестороннее обследование доктрин и всех сторон современной жизни разноверных общин и церквей; указывающим все меры, способы и средства к успешному духовному воинствованию мечом Слова Божия, этого единственного орудия Церкви в защите Православия, обуреваемого со всех сторон враждебными ему течениями.
Но в своей церковной программе и суждениях по вопросам церковной жизни наш «Колокол» не будет узкоклерикальным (сословно-кастовым); наша газета поставляет себе задачею быть голосом всей Церкви, как тела Христова: «Колоколу» одинаково будут дороги как правовые и служебные интересы духовенства, так и справедливые церковные требования и нужды мирян.
Так как духовенство не имеет возможности в широкой прессе свободно заявить свой голос, открыто и искренне выразить свои чаяния и нужды, то редакция долгом считает широко раскрыть столбцы бесцензурного «Колокола» для духовенства на защиту его правового положения, особенно же в виду предстоящих Всероссийского собора и церковной реформы.
Имея в виду знакомить общество с религиозным миром, с бытовою и церковною жизнию старообрядчества и русского сектантства, с церковно-приходскою жизнию инославных церквей, редакция охотно откроет свои столбцы авторам и из этого лагеря для правдивого слова и справедливых заявлений о своих духовных нуждах и церковных делах. В этих видах, для обмена мнениями, расходящимися с принципами и направлением редакции, мы открыли особый отдел «Свободное слово».
Что касается политических идеалов «Колокола», то в этой области редакция будет строго проводить христианский взгляд на политику, защищая то, что одобряет «Слово Божие» и не нарушает интересов правды Христовой, не одобряя того, что противоречит вечным заветам Христа.
Непоколебимо веруя в самобытные творческие силы русского народа и мировое призвание великой России среди других народов, редакция в своем «Колоколе» будет стоять за русскую национальную политику во внутренней жизни России; за выработку самобытных государственных форм и строя обновленной жизни единой нераздельной России в живом единении царя с народом, представляемом в лице избранных представителей его, имеющих разделять царский труд по управлению великой и могучей России; за право и правду. Равную для всех, за порядок и обеспечение прав личности и собственности».
Вот всё в главных чертах «исповедание» новой газеты. И «Колокол» начал смело бить в набат.
Если «Миссионерское Обозрение» было средством борьбы с сектантством в народе, то «Колокол» выполнял свою задачу по оздоровлению церковного сознания в самых образованных классах. А этот образованный класс не был ни холоден, ни горяч. Он был «православным по паспорту» и снисходительно смотрел на сектантство народа, считая это чудачеством, и даже приветствовал сектантов постольку, поскольку они могли служить общим революционным делам.
Взамен этого мистического настроения народа, которое иногда завершалось диким самоистреблением, как в знаменитом Тираспольском деле, — интеллигенция устремлялась по существу к «новоязычеству». Этому служила та русская литература, которая не принадлежала к классикам. Классика — это русская гордость и она с полным правом входит в храм мировой культуры. Всё остальное — это русское несчастье, нездоровая пища того сумбурного времени, которое привело к русскому погрому этой самой культуры. И В. М. Скворцов смело поставил вопрос о борьбе с этим новоязычеством. В этом смысле весьма знаменательная статья его в «Колоколе» от 28.11. 1912 г. под заглавием «Православная Мисси я и церковная борьба с новоязычеством: «Строго стоя в последнее время на том положении, которое Миссией принято за основу деятельности, что “полицейские меры — не наши меры”, — как Киевский, так и Казанский съезды были далеки от того, чтобы колебать государственные начала о веротерпимости, кричать об отмене законов о свободе совести. Киевский и Казанский съезды деятелей Миссии стремились только к одному тому, чтобы изощрять и развивать свои собственные миссионерско-церковные меры. Встретившись с настоящим вопросом о современном опасном для Церкви языческом богоборном течении в литературе и жизни, съезд ответил на него чисто мнссионерски: постановлением о развитии своих, покоящихся на церковной дисциплине, мер пресечения разливающегося зла и вразумления его закоснелых главных проводников и представителей.
Предложенные съездом и в общем одобренные синодальным совещанием меры, заключая в себе целую систему, предусматриваемую канонами Церкви, являются мерами материнской любви Церкви, как к своим чадам, так и к лицам, ушедшим за ее ограду.
Православная миссия стремится в своих проектированных мерах единственно к тому, чтобы христиане не блуждали в неведении относительно истинной оценки понимания этого богоборного, опасного для церковной жизни движения, и желает, чтобы пастыри и мужи богословской науки не дремали, почивая в бездействии, на лаврах отвлеченной науки, а своевременно предупреждали верующих, что такое-то сочинение с точки зрения православного богословия представляют собою извращенное толкование христианского учения. Миссия не желает насиловать ничьей свободы. Она просто хочет, чтобы было своевременно, честно, открыто и авторитетно показано верующим, где огонь и где вода, и пусть каждый простирает руку куда хочет, куда совесть его тянет. От беспечности богословской критики и отсутствия благовременного церковного смотрении я за тлетворными течениями в области мысли и творчества происходит то, что зло пресекается уже после великого соблазна “сих малых”, через что люди менее виновные претерпевают ущерб, а главные виновники спешат вновь вовлечь легкомыслие и пагубное соучастие по распространению разрушительного потока зла. Так было с театром несчастной Комиссаржевской. Как известно, произведение Л. Андреева «Анатэма» долго и беспрепятственно ставилось в столичных и провинциальных театрах, пока не раздался справедливый архипастырский протест из Саратова, возвещавший православным чадам Церкви, что сочинение — ужасное по своему содержанию, что в нем и Христос и Его ученики подвергнуты богохульному и нестерпимому осмеянию.
Профилактивная задача Православной миссии и состоит в том, чтобы своевременно предупреждать и оберегать верующих от соблазна, распространяемого врагами христианства, от потрясения церковных устоев, при посредстве сочинений. Но, к сожалению, наша миссия всё еще не приспособлена к новым условиям современной общественной жизни и потому запаздывает в обличении явлений противохристианской жизни, не имея ни той искренности, ни той смелости, с какою, например, действует она в католическом мире, где давно применяются все те меры церковной дисциплины, о которых только ныне сговариваются, по-видимому, находясь далеко не в одной плоскости понимания существа вопроса о мерах церковной дисциплины. Отлучив Толстого, у нас едва дерзнули, под шум прогрессивных органов и общественных элементов, дотронуться до московских студодеев-братцев, а к другим все еще не решаются применить ту же меру, как например, к Чурикову. В католицизме же идут к цели открыто и без смущения. Всемирно известный писатель Золя умер в отлучении от Церкви. Внесение противохристианских сочинений в индекс отреченных изданий и отлучение самих авторов этих сочинений от Церкви — там, на Западе, никем не оспаривается.
Запаздывая и просто не радя о разборе зловредных сочинений, наше пастырство и церковная власть совершенно игнорируют отношение к Церкви самих авторов этих сочинений, предоставляя их самим себе или, вернее, языческим стихиям жизни. Знают ли, например, пастыри тех приходов, где живут авторы таких произведений, как “Анатэма”, “Черные вороны”, “У церковных врат”, “Воскресшие боги”— в Церкви ли эти авторы, или они давным-давно порвали с нею связи? Конечно, нет! А между тем важно, чтобы верующие знали: кто восстает на Господа Хрии ста, — находится ли в ограде Церкви или вне ее? Применялись ли по отношению к этим богоборцам какие-либо меры пастырского вразумления? Конечно, нет! А между тем не забудем, что ведь всякая искупленная честною кровью Христа душа представляет из себя драгоценность, и каждый пастырь обязан пещись о своих пасомых, а ведь здесь гибнут для спасения и Церкви все души первенцев нашей земли.
Сказано ли последнее слово от лица Церкви в отношении этих передовых и влиятельных писателей? Ничего не сказано. А между тем долг Миссии не только холодно разбирать с точки зрения учения Церкви эти сочинения, но и любовно обратить внимание на авторов этих сочинений, на их душу и совесть. Прежде в этом отношении играли важную роль основанные при моем живом участии Религиозно-философские собрания, ибо я убедил К. П. Победоносцева и митрополита Антония взять это учреждение на свою авторитетную поруку и в собраниях этих все богоискатели-философы и литераторы входили в живое общение в слове и убеждениях с представителями и апологетами Церкви, а теперь эти собрания сделались замкнутым кружком, огородившимся от церковников и впустившим к себе даже “голгофцев”.
Как тогда говорил я съезду Казанскому, так особенно глубоко убежден ныне, в виду тяжелого положения церковных дел, что осуществление Вов сей полноте церковно-дисциплинарных мероприятий по отношению к богоборцам должно быть делом авторитетного церковного учреждения, каким является Церковный Собор. Такая мера, как отлучение или анафема, орудие не только сильное и острое в руках правящей церковной власти, но единственное и исключительное, а потому надо бережно и осторожно им ратоборствовать. Применяя эту меру к еретикам и развратителям веры народной — одним простецам, и колеблясь в применении этого же орудия в отношении язычествующих боляр, сильных в мире, потрясателей веры и нравственности всего общества и народа — церковная власть легко может навлечь на себя подозрение в лицеприятии и бессилии и еще более уронить значение самой исключительной меры. Да, Церковный Собор безотлагательно необходим, ибо только он может восстановить авторитет, возродить церковность и авторизировать меры дисциплины во всей ее канонической полноте, как в отношении отдельных гнилых членов Церкви, так и всей язычествующей части нашего православного общества».
И в этом был прав В. М. Скворцов. Уже здесь, в эмиграции, на наших глазах Мережковский докатился до «Иисуса Неизвестного», изданного на средства и по недосмотру югославянского правительства, при попустительстве русских людей.
В. М. Скворцов правильно указывал, что борьба с сектантами из народа — при попустительстве этого же сектантства и язычества у «боляр» и сильных мира сего — создает впечатление в народе о бессилии и потворстве церковной власти «ученым болярам». И этот вопрос, по мнению В. М. Скворцова, должен был быть одним из важнейших на будущем Поместном Соборе.
Несомненно, Православная Русская Церковь в полной мере должна была восстановить свою дисциплинарную власть. И пред лицом ее все равны, и всякий нарушитель ее законов должен отвечать независимо от того положения, которое он занимает. Не должно быть и страха пред сильными мира сего — будь то сила власти или таланта. Осуждение и отлучение от Церкви гр. Л. Н. Толстого было таким же законным актом, как отлучение католической Церковью писателя Э. Золя. В этом не только право, но и священная обязанность духовной власти, которой поручено важное дело ограждения «малых сих» от соблазна.
А соблазн русской литературы конца XIX века (позже было еще хуже!), действительно, не встречал со стороны Церкви должного отпора, что тоже в значительной мере служило разложению России и подготовке печальной памяти 1917 года.
19
Трудность издания в 1905–1906 гг. церковно-политической газеты,
противоположной общественному течению политики и общественной мысли
Нужно ясно представить себе, что значило в 1905–1906 годах издавать ежедневную церковно-политическую газету, противоположную общему течению государственной политики и общественной мысли. Сколько нужно для этой веры в себя, уверенности в правоте своих убеждений, упорства, трудолюбия и риска, жертвы и средств! Но В. М. Скворцов в полной мере умел для общего дела жертвовать всем. Когда в 1895 году он приступил к изданию «Миссионерского Обозрения», то обратился не к правительству (и вообще ни к кому-либо) за помощью в своем идейном издании, а продал дом своей жены, что был в Киеве на Подоле. Правда, за десять лет умелой и полезной издательской работы, он упрочил положение журнала и своего издательства, но, приступая к рискованному изданию газеты «Колокол» в 1905 году, он снова всё ставил на карту.
Ежедневная газета способна поглотить огромные средства, она часто совершенно разоряла и более обеспеченных, чем был В. М. Скворцов. Кроме того, приступая к изданию «Колокола», он ставил под удар и судьбу уже налаженного издания журнала «Миссионерское Обозрение» и целого ряда книг, брошюр и листовок.
Но В.М.Скворцов пошел на это. Таково было требование долга перед страной в минуту тяжелых государственных переживаний, в которых нужно было оберечь главную опору родины — духовенство и дать ему правильный курс в страшную политическую и церковную бурю. И перед лицом этого долга всё остальное отошло на второй план.
Но в чем же была сущность того политического исповедании я, которому должен был служить «Колокол» и куда должен был призывать его тревожный, но сильный набат?
Сущность новой газеты заключалась в защите начала исторической власти на Руси. Но дело было не только в этом, а и в принципе государственного и культурного объединения и направления жизни шестой части света, еще не окончательно установившейся в формах своего быта и государства. Русская власть в лице Русского Царя была не только собирателем Русской земли, но и двигателем русской образованности, культуры и источником русской гражданственности и правопорядка.
Но все же не только в этом была глубина вопроса. Если на важном вопросе единоличия власти останавливались такие политические умы, как Лев Тихомиров, порвавший с революционерами, то В. М. Скворцов шел еще дальше и на вопрос смотрел еще глубже. Царская власть в России была началом, освященным Церковью: коронованный русский Государь, принявший Таинство Миропомазания, — по мысли Скворцова, — был носителем той благодати, которая через него связывала узами Христовой веры Русскую Землю, — этот дом Пресвятой Богородицы — с Богом. И дело вовсе не в пределах и характере управления. Могла быть принята всякая форма так называемого конституционного управления, но при одном только необходимом условии: признания Помазанника Божия единым высшим авторитетом народа и страны.
В сохранении Царской власти, как высшего начала, стоящего над людскими страстями и желаниями, видел В. М. Скворцов залог прочности и целости Русского государства, его опору и крепость. Подрыв не столько силы власти, сколько нравственного значения Царской власти в России — был подрывом самой сущности России, отказом от ее прошлого, которое было не только соединением последовательно исторических фактов, но осуществлением одной нравственной идеи служения Богу и Божьей правде всей Русской Земли, всего народа русского под водительством Царя, опирающегося на Церковь и в Церкви находящего источник нравственной силы для себя и народа.
«Поражу пастыря и рассеется стадо» — вот тот страшный факт евангельского повествования, который реально ощущал в числе немногих людей этого страшного времени исторических испытаний В. М. Скворцов. А пастырь овец мыслился связанным с ним не только чисто физической связью, но, что самое главное, глубокой нравственной связью. Разорвать такую связь — это значило оставить стадо народа на произвол судьбы в жертву того наемника-волка, который не входит дверями, честно и открыто, и которого овцы не знают. А что подпадание русского народа под власть наемника-волка, которого не знает стадо и который не знает своих овец, неизбежно, если пастырь России, ее Царь, будет поражен, — это с ужасом понимали такие люди, как К. П. Победоносцев. Это понимал и В. М. Скворцов.
Но особенность нравственной личности В. М. Скворцова и была в том, что он не оставался только созерцателем тех событий, которые, если их оставить так, как они есть, то ни к чему хорошему привести не могли. Он до конца своих дней оставался деятельным слугой своей страны и эта деятельность особенно проявилась в роковые годы, следовавшие за русской смутой 1905 года.
При обер-прокуроре К. П. Победоносцеве едва ли была возможна чисто политическая деятельность В. М.Скворцова, ибо это как бы накладывало бы некоторую тень на характер его миссионерской работы. Но вот Победоносцев ушел и многое вообще в политическом мире России переменилось; нужно было вести миссионерскую работу уже в ином масштабе и иной обстановке. Зараза проникала в широкие слои народа и общества: рядом с религиозным сектантством рождалось и развивалось чисто политическое сектантство. Подрывались не только Церковь, но и тысячелетние исторические устои всего государства. Россия придвигалась к той нравственной бездне, падение в которую на наших глазах приняло чисто апокалиптические формы. Ибо русская катастрофа по своим размерам, количеству жертв, одичанию власти и падению нравственного начала, вместе с безбожием, не только ни в чем не уступает, но во многом и превосходит образы Откровении я св. Иоанна.
Русская катастрофа — это те откровения в «грозе и буре», которые и предвидели предчувствовали такие церковно-политические деятели, как В. М. Скворцов.
Это предреволюционное время, по справедливости, может быть названо временем неудержимого наплыва к нам отовсюду, из чужих стран, разных учений, враждебных христианской религии и здоровой государственности. И безостановочного порождения среди нас самих, в так называемой просвещенной среде нашего общества, всевозможных бредней пошатнувшегося разума, противных духу христианской веры и здравого смысла.
Современное неверие, по-видимому, хотело дать решительную битву вере именно на российских просторах, напрягая все усилия и не пренебрегая никакими средствами к ее искоренению в сердцах русских людей. В этих видах какие только чудовищные мечтания болезненного разума не выпускала на свет Божий неверующая печать? Сколько кощунства, всякого рода издевательств, грубых и тонких насмешек над самыми священными и дорогими чувствами верующего, явных и скрытых подкопов под веру можно было встретить почти во всех родах и видах тогдашней русской светской литературы: в романах и повестях, исторических, естественнонаучных и философских исследованиях.
«Долой веру, нет Бога!» — вот был девиз на знамени полчища неверующих фанатиков, под которым они с лихорадочным рвением, достойным лучшего дела, работали, якобы, на пользу просвещения и блага русского народа.
При таком положении борьбы неверия против веры, достигшей в предреволюционное время крайней остроты, так и кажется нам, будто прямо для нас было написано предостережение великого апостола языков, Павла: «увлечениями различными и чуждыми не увлекайтесь, ибо хорошо благодатию укреплять сердца, а не яствами, от которых не получили пользы занимающиеся ими « (Евр.13:9).
Но было бы большим недомыслием сказать, что русские государственно-консервативные круги не давали себе отчета в том, что происходило в России и куда это ее влекло. И все их расхождение с либеральными кругами заключалось в том, что консерваторы были почвенниками и опирались на русский исторический опыт; либералы же опирались на опыт Запада, рассматривая его вне пространства и времени. И, во всяком случае, вне русского исторического процесса.
Глубокой тревогой были охвачены все просвещенные русские патриоты, вглядываясь в настоящее лицо Росси и задумываясь над последствием таких явлений, которые стали господствовать в жизни не только образованного класса, но и простого народа. Размывались чужестранными водами самые основы народной русской культуры: Церковь и вера. А что могло заменить эти исторические силы, на которых построена и русская культура и русская государственность? Никакого иного исторического фактора не было — ни римской, например, культуры и права; ни средневекового начала. Без Церкви и православия в России — всё повисало в воздухе и должно было рухнуть под своей собственной тяжестью.
В статье «Куда мы идем!» [10] В. М. Скворцов положительно с пророческой силой говорит, что «мирная жизнь переустраивается на новых началах, которые и должны привести человечество на край гибели в грядущем царстве антихристовом». Мировая война и циничное предательство союзниками России на поругание и растерзание — и было началом этого царства антихристова, но основы его были заложены. Фактом, который бросался в глаза всякому наблюдателю, было полное оскудение всякой веры и церковности во всем мире; своекорыстие поглощало всякое нравственное начало; все подвергалось тлетворному влиянию эпохи. А известно, что вера мира может утверждаться только на вечном начале Христа.
Лучше всего эти мысли В. М. Скворцова трактует его замечательная статья, которую в виду ее исключительного интереса и приводим ниже:
«Мы переживаем ужасное, кошмарное время напряженной деятельности сил тьмы; время всяких политических метаморфоз и государственных переворотов. Революционный дух времени потрясает царства, порождает всюду волнение и смуту.
Мировая жизнь переустраивается на новых началах, которые и должны привести человечество на край гибели в грядущем царстве антихриста. Даже такие консервативные государства, как Турция и Персия, и неподвижный инертный Китай увлечены общим революционным течением; вековые, пережившие тысячелетия, незыблемые основы рушатся… Остается Россия — хранительница Православия, хранительница той животворной силы, которая одна только может спасти мир от близкой гибели, возродить его к новой жизни. Что-то будет с нею? Устоит ли она пред всесокрушающим напором революционного и антихристианского течения?
Велика опасность, грозящая нашей Родине, очевидна; появились уже тревожные признаки начавшегося разложения народной жизни. Их разве слепой не заметит. Но велик Бог Земли Русской, и во время столь грозной опасности защитит и спасет ее, если не оскудеет вера ее, если при новом религиозном подъеме, сознав свои прегрешения и осудив их беспощадным судом совести, обратится она с горячей мольбой к Нему — своему Помощнику и Покровителю. О, тогда все силы ада не одолеют ее!
Приятно утешаться этою надеждою на новый религиозный подъем, на будущее укрепление религиозно-нравственных основ жизни, но страшная действительность — продолжающаяся эволюция преступности и падение веры — вызывают тревогу и опасения, наводят на тяжелое раздумье.
Что мы видим теперь в русской жизни?
Всеобщую растерянность, падение и оскудение веры. Всё это не содействует укреплению надежды на более светлое будущее. Если мы взглянем без предубеждения, не чрез розовые оптимистические Оки, а с христианской точки зрения на русскую действительность, то увидим, что тлетворный дух времени оказал уже свое губительное влияние на все классы общества, на все стороны нашей общественной и народной жизни.
Возьмем например нашу интеллигенцию. Она почти сплошь атеистична, оппозиционна по отношению к Церкви и государству и, по признанию ее же вождей, дошла до нравственного банкротства (см. сборник «Вехи»). Гоняясь за призраком лжеименной свободы, она пришла к бездне отчаяния и слагает гимны смерти и разрушению.
Если мы от нашей дряблой и больной интеллигенции обратимся к более здоровому физически и духовно народу и посмотрим на народную жизнь, отбросив предварительно все пристрастные слащаво-сентиментальные мнения о «мужичке» и всякие иллюзии, то невольно придем в содрогание. Расхищаются святыни народного духа, гаснет вера; увеличивается пьянство и распутство; традиции благочестивой старины быстро сменяются разнузданностью и хулиганским цинизмом; число преступлений возрастает… На смену старого более устойчивого нравственно и преданного Церкви поколения выступает новое, решительно порвавшее с прошлым, охладевшее к Церкви.
Тяжело теперь положение и пастырей церковных. Какая нужна вера, какая энергия, чтобы в столь мрачное время — время шатания умов и всяких соблазнов, пасти словесное стадо Христово! И вот в это-то тяжелое для Церкви время что же мы видим? Увы, мы видим, что лучшие силы уходят из духовенства. Уходят на распутия мира сего, а значительная часть остающихся оказывается как бы парализованной, неспособной к жизненной плодотворной работе. Явление это весьма знаменательно и показывает, что и в духовном сословии творится что-то неладное, что и оно отдает дань духу времени.
И сколько отсюда происходит нестроения и вреда для Церкви, сколько такого, отчего с болью сжимается сердце! Посреди всей этой разрухи идет вакханалии я печати, оплевывающей всё святое; отрицающей и попирающей те жизненные начала, те основы бытия нашего, без которых не может жить Русь Православная. Под влиянием левых газет у нас, как известно, составляется общественное мнение; они же политически воспитывают народные массы. Возрастающая дороговизна жизни, при обилии всяких соблазнов и всеобщей расшатанности нравственных основ жизни, сильно нервирует население, отсюда недовольство жизнью и бесчисленные самоубийства.
Как естественный результат такого стечения обстоятельств в русской жизни, наблюдается теперь отсутствие духовного единения и полная неразбериха. Никогда, кажется, не было такого разброда, шатания и разномыслия, как теперь; никогда понятия о правде и долге, о честном и бесчестном, о низком и возвышенном, о красивом и безобразном не перепутывались так, как теперь. Общество поделилось на партии, кружки и толки. Бесконечные партийные споры и происходящая отсюда взаимная ненависть, подобно густому туману заслоняет от людей лучезарный свет истины. И блуждают они в наступивших зловещих сумерках, суетятся, толкуют о многом, забывая единое на потребу, не зная, куда идут и к чему придут.
Невольно вспоминаются грозные слова приснопамятного великого пастыря Земли Русской о. Иоанна Кронштадтского, написанные им десять лет назад: «Если судить о мире по делам его, то невольно приходишь к заключению, что и люди и мир идут быстро к нравственному разложению и спешат к концу. Эти бесчисленные секты и расколы, это беспорядочное метание лжеучителей и лжеучений; это безумное противление словам и писаниям Церкви Божией и учению Христову; это крайнее умножение всяких пороков и свержение с себя всякой узды Закона Божия — ясно свидетельствуют, что люди лишились разума христианского и духа Христова и в слепоте своей вольной не знают, куда идут и к чему придут» («Пастырский Собеседник». 1901 г. № 1).
Это писалось десять лет тому назад. С тех пор в русской жизни совершился крутой поворот к худшему. Настали роковые дни свобод или, вернее, свободного развращения, и города наши стали очагами нравственной заразы, а деревня стала неузнаваема. И что будет дальше, если русские люди не стряхнут с себя это дьявольское наваждение?
Страшно становится за Русь Православную при виде того, как изменяется ее величавый прекрасный христианский образ и в пределах ее водворяется мерзость запустения, и томится душа тяжелым предчувствием, и невольно срывается тревожный, поставленный в заголовке нашей статьи вопрос: куда мы идем?»…
Этот роковой вопрос еще при жизни автора приведенной выше статьи, получил свое трагическое решение: Россия пришла к краю бездны и свалилась в нее… Среди христианского народа позорно поносились народные святыни, легион бесов вселился в сердце кроткого Христова стада и обратилось оно в стадо взбесившихся свиней; антихрист под видом правды, князь мира сего, стал владеть Русью… И не слыханные страдания пали на народ, отказавшийся быть верным Богу.
«Горьким смехом своим посмеемся» — мог сказать В. М. Скворцов, которого столько поносили гнилые либералы в России за глаголы его пророческой правды. А «Колокол» был не только честным прямым политическим органом, он был также и единственной церковной газетой, и в этом своем делании дополнял общую миссионерскую работу его редактора-издателя.
Издание «Колокола» совпало с началом работы по подготовке великого дела Всероссийского Поместного Собора Православной Церкви. И газета широко освещала как работы Предсоборного Присутствия, так и всё, что было связано с предстоящим Собором. На страницах газеты происходил всесторонний обмен мнений по этому важнейшему вопросу русской жизни и устанавливались здоровые церковные взгляды на всё, что было связано с этим начинанием.
В течение года печаталось с особым счетом страниц, в качестве приложения к газете «Колокол», особое издание «На каждый день православному христианину». Оно было еженедельное и заключало в себе задушевные беседы о жизни по Евангелию; беседы на дневные и праздничные евангельские чтении я; назидательные эпизоды из жизни дневных святых; религиозные стихотворения; религиозно-бытовые очерки; рассказы из жизни православных и мира раскольников. Это издание «На каждый день» служило прекрасным пособием для пастырей, для чтения в семье и школе. Оно составлялось с таким расчетом, что весь материал получался на местах за две недели до событий, о которых говорилось в статьях, и потому пастыри могли пользоваться необходимым материалом.
В числе сотрудников были такие выдающиеся лица, как архиепископ Антоний (Храповицкий), епископ Сергий (Страгородский), епископ Никон (Рождественский), Е. Н. Поселянин, Л. А. Тихомиров, проф. А. А. Бронзов, протоиерей Иоанн Восторгов и др. [11] Это было прекрасное издание, служившее с честью делу церковного и государственного обновления и укрепления.
«Колокол» имел несомненный успех. В. М. Скворцов выбрал ту линию, которая оказалась и здоровой и нужной. Газета стала на прочное основание и, защищая в новом строе его разумное начало, отважно боролась с крайностями обоих политических флангов, а, главное, верно служила и безбоязненно защищала непреходящие исторические ценности русской жизни.
Особенно существенна была роль «Колокола» в деле выявления здоровых государственных мыслей при прохождении через новые государственные установления и особенно при обсуждении в Государственной Думе законопроектов, связанных с церковным и школьным вопросами. Но особенно здоровую и сильную критику — и со стороны «Миссионерского Обозрения» и со стороны «Колокола» — встретили законопроекты о свободе совести, сначала носившие совершенно отвлеченный и чуждый русской жизни характер.
«Колокол» твердо отстаивал нерушимость неразрывной связи русской государственности с Православной Церковью, и эту связь ставил выше начала отвлеченного учения о свободе совести. По мышлению его редактора-издателя В. М. Скворцова свобода совести, как и вообще всякая свобода, не может быть выше интересов государства, ибо применяется она не в пустом пространстве, а именно в формах и толще государственной жизни. А так как Русская Православная Церковь имеет права на высокое государственное признание, то только под этим углом и должен рассматриваться вопрос о свободе совести и исповеданий.
Многое из того, что почти полвека тому назад так упорно защищал В. М. Скворцов и его «Колокол», теперь стало бесспорным. Но тогда всё это огульно отрицалось русской либеральной интеллигенцией со свернутыми в сторону революционными мозгами. А теперь после страшных испытаний иногда кажется совершенно непонятным, как вообще могли быть отвергаемы столь понятные вещи. И горькое удовлетворение мог испытывать В. М. Скворцов при крушении русской государственности, сознавая, что источник этого крушения он задолго предвидел и против многого предостерегал.
Революция и гибель всего Скворцовского издательства
Революция 1917 года разрушила издательство В. М. Скворцова, созданное неусыпными трудами почти всей его жизни. Выход в свет изданий запрещен был навсегда; собственная его прекрасно оборудованная типография «Колокол» была реквизирована; огромный склад книг и брошюр запечатан (а впоследствии большевиками уничтожен); богатейшая библиотека похищена. Помещение редакции заняла банда вольных милиционеров, состоявшая из молодых людей и солдат-дезертиров, которые упражнялись в стрельбе в святые иконы и в связки книг, простреливая их и приводя в негодность. А, скопленные десятками лет, ценнейшие рукописные материалы редакции, в том числе огромной ценности труды для целых книг, конфискованы и были отвезены в здание Государственной Думы, где помещался первый революционный комитет, а потом и расхищены.
Революционно-либеральные круги в первые же дни государственного переворота не забыли В. М. Скворцова и расправились с ним круто. После ареста и пребывания вместе с другими высокими сановниками в «министерском павильоне» Государственной Думы и затем, допросов в Верховной Следственной Комиссии, для него стало ясно, что революционное правительство крепко взяло его «на учет», а, следовательно и самое пребывание в Петрограде становилось все опаснее. Затем прошла еще более грозная волна октябрьских выступлений большевистской вольницы и всё, накопленное тяжелым трудом многих поколений, стало предаваться систематическому уничтожению.
В. М. Скворцов потерял все и, самое главное, возможность продолжать великое дело всей своей жизни. Да и сам он остался в живых лишь чудом по милости Божией. Предупрежденный почитателем-евреем о готовящемся новом аресте, Василий Михайлович бежал вместе со всей своей семьей в Крым, где в Гурзуфе была у него дача. Но скорбные и черные дни не миновали его и под ласковыми лучами крымского солнца, так как и здесь бушевала, охваченная звериной злобой большевистская вольница в лице севастопольских матросов, потерявших образ человеческий.
Осенью 1918 года столичные газеты сообщили, что В.М. Скворцов 4 сентября расстрелян по приговору красного трибунала, что дало основание многим его почитателям по всей России помолиться в торжественных панихидах о упокоении души крупнейшего церковного деятеля. Но позже оказалось, что был расстрелян не он, а московский миссионер, протоиерей о. Иоанн Восторгов [12] , который томился и был осужден вместе с несколькими министрами.
История пребывания В.М. Скворцова в Крыму полна тех совпадений, которые поистине можно назвать чудесными, так как эти обстоятельства ни в какой степени нельзя объяснить ходом событий.
Покорно с христианским смирением принимая ниспосланные России бедствия, В. М.Скворцов не мог не понимать своей личной обреченности. Его миссионерская и политическая работа пользовалась всероссийской известностью и, с точки зрения большевиков, — являлась «преступною» деятельностью в пользу «царизма», что могло повлечь за собою только одно воздаяние: пулю чекиста. Но не все совершается по мысли людей. Есть в жизни и то, что направляет людей помимо людей: есть Промысл Божий и он охранил В.М. Скворцова, как истинного слугу Церкви и правды ее.
Эта цепь чудесных случайностей так необычна и интересна, что на ней невольно хочется задержаться и сообщить читателю.
***
Итак, лишившись всего в Петрограде, В. М. Скворцов с многочисленной семьею проживал в Гурзуфе на собственной даче. И, докатившаяся до Крыма волна большевизма, едва не захлестнула здесь маститого Василия Михайловича: малограмотные властители Крыма, спутав его с адмиралом Скворцовым, обвинили в писании статей, призывавших Черноморский флот к борьбе с большевизмом. И группа матросов и солдат явилась арестовать его, чтобы отправить в Севастополь, конечно, на расстрел.
Только мужество и спокойствие духа спасли тогда В. М. Скворцова.
— Это ты… старый монархист, звонивший в колокол (указание на его газету «Колокол»)? — спросили старика прибывшие.
— Да, это я! Но в газетах больше не пишу и доживаю свой век в кругу семьи, — ответил Василий Михайлович.
— Первый раз видим монархиста, который не юлит, не отрекается…
К счастью, среди серых шинелей оказался бывший семинарист, очевидно, знавший Скворцова по его трудам. Он-то и стал на защиту старца, и отряд решил оставить его под домашним арестом, пока не последует из Севастополя нового приказа и разъяснения.
Прошло несколько жутких дней, пока не получился новый лаконический приказ: «судить местным судом». Во главе судей, явившихся на дачу Скворцова, который в это время был болен, опять к счастью оказался комиссар Вагуль, мастеровой из бывших баптистов.
— А, вот он какой Скворцов-то… старый, слабый! Я давно о тебе, товарищ миссионер, слыхал и иначе себе представлял.
Завязалась беседа. Комиссар похвалился, что он был пресвитером Владикавказской баптистской общины и мечтал когда-нибудь сразиться с синодальным миссионером.
— Вот, наконец, где мы, товарищ, встретились!
Не преминул большевик-сектант покощунствовать насчет своих бывших верований во Христа и причащения Его Кровию:
— Теперь я другою кровью причащаюсь… буржуев. Но вас, тов. миссионер, мы не можем считать буржуем, вы — человек труда. Давайте-ка на допрос ваших служащих, посмотрим: как они вас одобрят или осудят — таков и наш будет приговор.
Явились слуги. Комиссар заперся с ними в комнате и, наставив револьвер, потребовал говорить всю правду: каков хозяин, из одного ли котла с хозяевами вас кормят, хорошо ли платят и т. п. Вышедши затем, комиссар объявил Василию Михайловичу:
— Служащие вас любят и хвалят, а потому я вас должен оправдать и освободить от ареста. Мы боремся с молодыми, здоровыми, а вы больной, старый… умирайте своею смертью.
Позже Вагуль проникся к Василию Михайловичу симпатиями и пока комиссар этот был в Гурзуфе, Скворцов спокойно мог спать, без страха за новые репрессии. Но татары случайно убили Вагуля и началась кровавая расправа с населением этого малого курорта. В течение недели было убито более ста душ. Была приговорена к расстрелу вся интеллигенция и в ее числе В. М. Скворцов, его сын и зять, местный священник и др. Но промыслительная Десница Господня и здесь не оставила Василия Михайловича без своего чудесного заступления. Прибывший из Ялты отряд для совершения в Гурзуфе «Варфоломеевской ночи» предварительно посетил винодельню Денисова. Сметливый винодел угостил на славу прибывших, засидевшихся в погребах до глубокой ночи. А тут вдруг подоспел телефонный приказ: скорее возвращаться в Ялту, так как немцы вблизи и уходит последний пароход с большевиками в Новороссийск. Пьяные едва унесли ноги.
После этого своего чудесного спасения В. М. Скворцов боялся испытывать Божие к себе милосердие и при втором нашествии большевиков весною 1919 года эвакуировался на Северный Кавказ. Но после изгнания красных из Крыма, он с семьею снова вернулся к себе на дачу в Гурзуф, где и продолжал заниматься национально-общественной деятельностью.
И вот подошли грозные дни осени 1920 года, к Крыму стали приближаться волны красной армии, пытаясь захватить последний оплот русской государственности. Вторично испытывать судьбу и милость Божью — было просто неблагоразумно: В. М. Скворцов покинул родную землю и осенью 1920 года — эвакуировался в Константинополь, а затем в Сербию.
***
Вместе со скрывшимся в осеннем тумане последним клочком русской земли В. М. Скворцов, уплывая в неведомую даль эмиграции, оставлял за собой 40 лет неустанного труда крестоносного служения Церкви и Родине. Его совесть была спокойна. И обозревая поле прошлого напряженного труда, он с полным правом мог сказать, что не зарыл, а приумножил от Бога данные ему таланты. Традиция крепкой, родной семьи из священнической среды сказалась в нем сознанием того, что человек послан в мир для труда и осуществления того, что дало христианство и воплотила Церковь — этот источник человеческой силы.
Служба Церкви была в то же время службой Государю и стране, так как русская Православная Церковь являлась животворным источником русской моральной силы, основ русской культуры и государственности. Никаких других основ нет. И культура без Церкви на русской почве просто повисает, как засохшая ветка дерева, лишенного исторических питательных корней.
21
Уход с Родины
и временное пребывание в Константинополе
Уход народа, хотя и в сравнительно малом числе, в раскол и сектантство свидетельствовал, с одной стороны, о болезни русской души, а с другой — о злой воле, о том своеволии духа, которое исторически являлось оборотной стороной прекрасного русского народного характера. Болезнь эта требовала лечения и борьбы с своеволием и по этим двум путям шла работа рожденного и возглавляемого В. М. Скворцовым активного и практического миссионерского дела в России. Но рядом с этим требовалось пробудить и погруженных частично в лень и дрему пастырей господствующей Церкви, дабы они не допустили расхищения вековых церковных богатств в России.
Всё взятое вместе создавало то творческое оживление, которое для некоторых архипастырей и государственных деятелей являлось ненужной суетой и беспокойством. И сам В. М. Скворцов казался человеком, хотя и одаренным и полезным, но… беспокойным. Поэтому, когда со свойственной ему убежденностью и прямотой в 1915 году он разошелся во взгляде на задачу Православной Церкви и миссионерства в завоеванной Галиции, то он не уступил и ушел из Синода в отставку. Но не на покой! И в качестве уже не связанного служебными отношениями деятеля он хотел с еще большей свободой, силой и самостоятельностью продолжить дело всей своей жизни.
Судьба сложилась иначе. Налетевшая революционная буря сломала русский государственный корабль. И потерпевшие крушение гибли под развалинами того могучего здания, опору которого — Церковь и Трон легкомысленно и преступно расшатывали в течение многих лет.
Немногих это кораблекрушение выбросило на чужую землю и среди них на братской сербской земле оказался и В. М. Скворцов — деятель очень большого калибра даже по русским масштабам.
И вот для такого опытного церковного деятеля достаточно было беглого знакомства с новой организацией и жизнью Сербской православной Церкви, чтобы понять, что и здесь далеко не все благополучно и что нужно приложить свои силы, ибо и в этот мирный уголок Вселенской Церкви, если еще не дошли, то дойдут противоречивые течения… Он предложил, вместе со своим другом и выдающимся миссионером М. А. Кальневым [13] , свои услуги по организации внутренней миссии. Но они не были приняты, встретив классическое заявление, что … «у нас нечего делать миссии, так как нет у нас никаких сектантов»!?
Кальнев уехал в Болгарию, где получил место профессора Пловдивской духовной семинарии и продолжал плодотворно трудиться на поле миссионерства в братской Болгарской Церкви, издавая книги, брошюры и серьезный миссионерский журнал: «Православен Миссионер»; В.М. Скворцов… получил место в управлении одного секвестрованного лесного имения. Большего для него не мог сделать его старый приятель еще из Петербурга — великий сербский патриот и государственный муж, Н. П. Пашич.
Не мог не страдать и не скорбеть маститый Василий Михайлович Скворцов, оторванный от любимой церковно-общественной работы всей своей жизни. Но и в этой новой и непривычной работе он оказался все тем же добросовестным и честным тружеником, всеми уважаемым и любимым.
После Первой мировой войны Сербия в 1918 году стала Королевством сербов, хорватов и словенцев. И после военной грозы и разорения, озаренная лучами победы и овеянная легендарным геройством, — она строила свою жизнь уже в ином масштабе и на иных основаниях. Во всех областях требовались культурные силы и в эти годы русская эмиграция оказалась как бы исторической удачей Сербии. Защитники Сербии из 1914–1917 годов — явились участниками и работниками ее послевоенного возрождения.
Жатва была обильной, деятелей было мало… Но время шло, а услугами и богатыми знаниями В. М. Скворцова не торопились воспользоваться и он продолжал работать в глухой провинции, на чуждом ему поприще. И только в 1925 году высоко просвещенный и сердечный человек, тогдашний министр доктор Воислав Янич, в провинциальной глуши случайно обнаружил В. М. Скворцова и решил, что для такого человека есть другое поприще работы: старого и опытного церковного деятеля назначили профессором Сараевской Богословии.
Таким образом, заботами д-ра Янича маститому труженику пера и богословской миссионерской науки В. М. Скворцову удалось, наконец, на старости лет причалить к той пристани, откуда в пору молодости отплыла его жизненная ладья в широкое раздолье всероссийского деятеля Миссии.
Получив в новых условиях своего привычного труда досуг, Василий Михайлович, невзирая на свои преклонные годы, снова принялся за журнальный труд, сделавшись сотрудником варшавского журнала «Воскресное Чтение», румынского синодального, болгарского — «Православен Миссионер», сербского — «Црква и Живот» и «Гласника Патриаршие», а также русских газет и журналов. Кроме того, уже в эмиграции В. М. Скворцов издал отдельными книжками: «Евангельские беседы на каждый день», «Разговор православного с адвентистом», «Социализмът в светлината на историята му, пред суда на Свещеното Писание и учението на Православната Църква» и др.
Звали В. М. Скворцова и на широкую миссионерско-издательскую работу заграницу. Но он привязался ко второй своей родине и остался со всею семьею в Сербии.
***
Несмотря на свой преклонный возраст и на все пережитое, Василий Михайлович и в эмиграции оставался тем же сердечным, живым, всем интересующимся и все новое изучающим работником на церковно-общественной ниве. После М. В. Родзянко, он был долгое время председателем большой русской колонии (Панчево); организовал русскую церковную общину в Сараеве и был ее долголетним председателем; там же организовал Югословенско-Русскую Лигу и, состоя товарищем председателя ее, предложил ряд интересных докладов… Участвовал в Церковном Соборе 1921 года в Сремских Карловцах, и т. Д.
Постепенно В. М. Скворцова стали привлекать к своей работе в Священный Синод Сербской православной Церкви, благодаря вниманию заслуженных иерархов: митрополита Варнавы, епископа Досифея и др. А со времени вступления на Патриарший престол, блаженнопочивший святейший Варнава давал ему для разработки или заключения ряд церковных вопросов. И незадолго до своей кончины, Василий Михайлович представил Синоду обширный доклад по вопросу о борьбе с адвентизмом, который все больше тревожил Сербскую Церковь.
С годами он становился все более популярным, известным и любимым в сербских церковных и общественных кругах. И король отметил высоко полезную деятельность В. М. Скворцова пожалованием ордена Святого Саввы высшей степени [14] .
Когда В. М. Скворцов торжественно праздновал в Петербурге 25-летие своей церковно-государственной службы, его праздник почтил Святейший Синод в лице высших представителей Церкви, масса сослуживцев, сотрудников и почитателей. Говорились теплые речи; получены были со всех концов великой России приветствия; лилось шампанское и провозглашались бодрящие здравицы. Но уже 45-летний юбилей (1926 год) застал его в тягчайшем из всех земных бедствий: в положении изгнанника из родного Отечества, которому он отдал всю свою жизнь от юности до маститой старости; в положении многострадального Иова, у которого отняли заслуженный покой и состояние, благословленные Богом.
Теперь маститый юбиляр жил и трудился лишь для самого необходимого. Старость и слабость не были обеспечены ни на один день; душа не знала покоя. Но дух уныния и теперь не посещал Васили я Михайловича, и многочисленные друзья — русские и сербы — видели его неизменно бодрого в богословии, спешащего по улице, умиряющего в собраниях и по прежнему трогающего до слез… блестящего оратора.
Таков был В. М. Скворцов до последних дней… Но забота о «насущном» все больше ослабляла его и отнимала последний покой. Между тем и жизнь и свобода духа творчества маститого Василия Михайловича, как писателя, нужны были для истории. Он был одним из последних, уцелевших от террора, могикан эпохи трех десятилетий жизни русской Церкви и государства. Он — ближайший сотрудник семи обер-прокуроров, начиная с К. П. Победоносцева, и соратник целой галереи умерших и здравствующих еще иерархов Церкви — великих и малых; поле наблюдений Василия Михайловича, как искушенного церковного летописца и опытного журналиста — было огромное. И в этом отношении на В. М. Скворцове, как на летописце, лежал долг «завещанный от Бога»…
История не повторяется, но она продолжается и на путях ее продолжения прошлое давило на настоящее. И такой свидетель, как В. М. Скворцов, мог не только рассказать — он мог дать летопись наших роковых ошибок и заблуждений и осветить эту летопись своим громадным опытом жизни и службы. Стольких выдающихся людей он видел; в стольких исторических событиях принимал участие; с кем только не боролся и как добивался развития своего дела. Это была бы летопись самой русской жизни двух последних царствований; необычайного политического, духовного и материального роста России.
Если бы в этой «Летописи» оказалась только одна глава, посвященная воспоминаниям его общения с величайшими российскими государственными деятелями — Победоносцевым и Столыпиным, то она одна уже представляла бы огромный интерес и историческую ценность. Здесь следует упомянуть, что В. М. Скворцов в ранние годы уже «прозрел» в П. А. Столыпине выдающегося государственного мужа и горячего патриота и вступил с ним в переписку. Может быть, в этом вопросе было известное влияние и Победоносцева, который исключительно хорошо распознавал людей. Во всяком случае, в бытность Столыпина саратовским губернатором Скворцов ездил к нему и провел несколько дней в тесном общении с этим замечательным администратором. И впоследствии с особой сердечностью Василий Михайлович любил вспоминать именно об этой своей поездке, когда свободно мог вести беседу со Столыпиным, соучаствуя в его скорби по поводу бедствий, надвинувшихся на Россию… П. А. Столыпин чрезвычайно интересовался вопросом о сектах, которым явно симпатизировали левые круги: он сознавал их огромный вред не только для Церкви, но и для государства.
В своих газетных статьях В. М. Скворцов неоднократно возвращался к мысли, что спасительным кормчим российского государственного корабля может быть только Петр Аркадьевич Столыпин — муж великого разума и твердой воли, любви к Отечеству и огромного административного опыта. Поэтому и преждевременную смерть его оплакивал горячо, предчувствуя начало конца.
А скольких выдающихся иерархов Русской Церкви мог воскресить в своих воспоминаниях В. М. Скворцов, много лет проведший в центре высшего церковного управления и лично побывавший почти во всех епархиях! Сколько мог рассказать о высоком сотруднике своих изданий, о всероссийском молитвеннике, отце Иоанне Сергиеве (Кронштадтском)!
***
Жизнь В. М. Скворцова была подвигом служения Церкви и Родине. И одно уже это давало громадный опыт, столь нужный нам, стоящим на разнодорожье. И силы его должны были быть бережно сохранены для выполнения этого долга пред историей и потомством, а возможности всемерно облегчены, застань Василия Михайловича эти годы старости в России, наверно ему была бы пожалована сверх-пенсия, а на чужбине пришлось растрачивать последние старческие силы на обеспечение текущего дня…
Уже в самые последние дни своей жизни В. М. Скворцов все же написал прекрасный труд: «Социализм пред лицом Священного Писания и учения Православной Церкви», изданный уже после смерти, в1934 году...
Узнав о тяжелом состоянии больного, Его Святейшество Патриарх Варнава послал по телеграфу благословение с сердечным пожеланием выздоровления Василию Михайловичу, которого знал, ценил и любил еще из России. А спустя несколько часов, когда пришла скорбная весть о кончине великого миссионера, Его Святейшество послал телеграмму с выражением сочувствия вдове и семье покойного.
***
Смерть Василия Михайловича Скворцова 2 мая 1932 года была, как и всякая смерть, неожиданной для его семьи и близких, но как бы всегда ожидаемой самим Василием Михайловичем. И глубоко прав был настоятель русской церкви в Сараеве, протоиерей Алексей Крижко, указывая в своем надгробном слове, что у Василия Михайловича нужно учиться не только тому, как нужно жить, но и как по-христиански умирать под кровом Святой Церкви, пред лицом ее служителя.
«Старая штука — смерть, — говорит герой Тургенева, — а для каждого она вновь». И это потому, что живем мы не по-христиански, и смерть нам, также не по-христиански, чужда и странна…
Сараево, которое почитало и любило Василия Михайловича, особенно торжественно проводило его к месту вечного упокоения. Четвертого утром тело усопшего было перенесено в собор. Гроб, прикрытый русским национальным флагом, утопал в живых цветах и венках. Собор не мог вместить всех прибывших к трем часам дня и часть их расположилась в ограде и на улице. Собралась вся Богословия, с профессорами, прибыл командующий армией, высшие представители города и различных обществ, а также иностранные дипломаты и многие другие. Отпевание совершал Высокопреосвященный митрополит Петр [15] в сослужении восьми священников. Пело два хора: русский и богословский сербский.
Этот великий труженик на Ниве Господней привлекал к себе сердца людей своею бескрайней отзывчивостью, готовностью всегда, всюду и всем служить.
После отпевания гроб вынесли сыновья и зятья покойного и торжественная процессия двинулась к кладбищу. Впереди несли крест, затем многочисленнее ордена и венки, а за всем этим два хора — русский и сербский, потом священство, траурная колесница, семья и многочисленные друзья, знакомые и почитатели.
[1] Вскоре—епископ Антоний (в миру Алексей Храповицкий). Родился он в 1863 году. Окончил в 1885 году Петербургскую духовную академию и пострижен в монашество; определен на должность пом. инспектора. В 1886 году—преподаватель Холмской духовной семинарии. В 1887 году назначен доцентом Петербургской духовной академии, а в 1888 году утвержден в степени магистра богословия. В 1889 году назначен инспектором той же академии. В 1890 году состоял ректором Петербургской духовной семинарии, возведен в сан архимандрита и назначен ректором Москов. Дух. академии. В 1895 году определен ректором Казанской дух. академии и с 1897 года—епископ Чебоксарский; в 1899—епископ Чистопольский, а с 1900—епископ Уфимский. В 1902 году определен епископом Волынским и в 1906 году избран членом Государственного Совета. В 1911 году удостоен степени доктора богословских наук и с 1912 года — член Святейшего Синода. С 1914 года — архиепископ Харьковский и Ахтырский, а с 1918 года — митрополит Киевский и Галицкий. На Всероссийском Церковном Соборе в Москве 1918–1919 гг., при избрании патриарха, получил большинство голосов.
В эмиграции проживал в Югославии (Сремские Карловцы), где и скончался 10 августа 1936 года и похоронен в Иверской часовне на русском кладбище в Белграде.
[2] Так наз. «Дело о Павловских сектантах» слушалось в Сумах выездной сессией Харьковской судебной палаты и защита была представлена харьковской адвокатурой. В помощь были приглашены из Москвы знаменитые адвокаты: Маклаков, Муравьев и Тесленко. Дело состояло в том, что толпа сектантов набросилась на православную церковь и разнесла ее вдребезги: поломала иконы, утварь и все священные предметы. Во избежание соблазна, дело слушалось при закрытых дверях, как полагалось по закону. И по высочайшему повелению были сделаны исключения только для четырех лиц: для председателя Сумского суда, для представителя Синода знаменитого Вас. М. Скворцова, представителя министерства юстиции И. Г.Щегловитова (впоследствии министр) и профессора-психиатра И. А.Сикорского (см. «Из воспоминаний» В.А. Маклакова. С. 250–255).
[3] Архиепископ Евлогий (в миру Василий Георгиевский) род. 1868 года и в 1892 году окончил курс Московской духовной академии. В 1895 году пострижен в монашество и назначен инспектором Владимирской семинарии, а в 1907 году — ректором Холмской дух. Семинарии с возведением в сан архимандрита. С 1903 года — епископ Люблинский, с 1905 года — епископ Холмский и с 1917 г . — член Государственной думы второго созыва. С 1912 г .— архиепископ, а с 1914 года — архиепископ Волынский. В эмиграции, в сане митрополита, управлял Западно-Европейской епархией (округом) и скончался в Париже 9 августа 1946 г .
[4] М. Н. Катков—редактор газеты «Московские Ведомости», а с 1856 г . издавал журнал «Русский Вестник», в котором печатались Толстой, Достоевский, Тургенев. В своем журнале Катков решительно высказывался против революционных и социальных влечений и на этой почве вел острую полемику с Чернышевским и Герценом. Это имело то особое значение, что вокруг К. тогда собрались крупные литературные силы. В так наз. «горячих» статьях он выступал с резкой критикой правительственных мероприятий и особенно внешней его политики, что привлекло к нему симпатии общества. Но с конца 70-х годов в его политическом настроении произошел резкий поворот и он восстал против русской интеллигенции; превратился в крайнего консерватора. Отличался публицистическим талантом и смелостью суждений.
[5] В.В. Розанов провел остаток своих дней в Сергиевом Посаде у «стен церковных», — вблизи одной из величайших святынь Православия, у ограды Троице-Сергиевой Лавры, — около своего друга о. Павла Флоренского. И он не только смирился, покорился, покаялся, но и припал ко Христу радостно, как Фома (с. 8384, Курдюмов: «О Розанове»). В ужасных условиях холода и голода умирал он.
[6] Розанов, В. В.: «Около церковных стен». СПб, 1906. т. 1.–С. 177–182.
[7] Князь Алексей Дмитриевич Оболенский, ближайший сотрудник гр. Витте, был автором манифеста 17 оетября 1905 г . умер в эмиграции в 1933 году.
[8] Тихомиров, Л. А. — один из крупных революционеров 70-х и начала 80-х годов, один из трех подписавших приговор смертный императору Александру II . Раскаялся, был прощен императором Александром III и вернулся в Россию. Писатель и журналист. Был редактором-издателем «Московских Ведомостей». Написал большой труд в трех томах по идеологии монархизма «Монархическая государственность». Скончался в полной нищете.
[9] Епископ Антонин (в миру Александр Грановский) род. 1865 году и в 1891 году окончил духовную академию. С 1913 по 1917 гг. управлял Владикавказской епархией.
Победоносцев, который хорошо определял людей, называл его «чучело гороховое»… Действительно, после революции этот епископ стал горе-митрополитом живоцерковников и апостатом. Потом он снял с себя сан, не желая, как он выразился, носить на голове «золотой горшок». В проповедях он жаловался своим немногочисленным последователям: «После съезда меня завалили ругательными письмами, угрожая в будущем повесить на Красной площади. Никого так не ругают в Москве, как меня»… Недовольный звоном, он решил сократить его до минимума и распорядился сломать колокольню над воротами Заиконоспасского монастыря. Отменил обряд благословения хлеба, елея и вина, под предлогом, что «применительно к русскому быту, надо бы было благословлять ржаной хлеб и квас». В Москве Антонин получил кличку «церковного Бим-Бома»,
[10] «Колокол» от 2 февраля 1912 года.
[11] В «Колоколе» принимали участие следующие авторы: Айвазов И. Е., миссионер; Аквилонов Е. П., профессор; Алексий, епископ; Алмазов А. И., проф.; Антоний, архиепископ; Апраксин С.А., врач; Богдашевский Д. И., проф.; Бердников И.С., проф.; Бронзов А. А., проф.; Болховецкий Н. М. (псевдоним); Буткевич Т. И., проф.; Восторгов И. И., прот.-миссионер; Глубоковский Н. Н., проф.; Голубев С. Т., проф.; Грацианский Д. И.; Гринякин Н. М.; Димитрий, архиепископ; Дроздов Н. М., протоиерей; Дунаев о. А., свящ.-миссионер; Евреинов К. Н.; Елишев А. И., публицист; Иннокентий, епископ; Ивановский Н. И., проф.; Кальнев М. А., миссионер; Карелин А., художник; Клевезаль В. И., врач; Козицкий П. А.; Кочергин М. В., военн. Писатель; Кутепов Н. П., протоиерей-миссионер; Литвин-Эфрон С. К., писатель; Нольде барон А.Э., писатель; Ольшевский И. Л., протоиерей-миссионер; Остроумов А. М., проф.; Попов К. А., свящ.-мисс.; Потехин С. М., свящ.-мисс.; Певницкий В. О., проф.; Розанов В. В., писатель; Савченко И. П., крестьянин-писатель; Сенатов В. Г.; Сергий, архиепископ; Скворцов В. М.; Смирнов П., свящ.-мисс.; Смолин И. В., диакон писатель; Таубе барон М. Ф.; Тихомиров Д. И., педагог; Тихомиров Л. А., писатель; Троицкий А. П., свящ.; Яцкевич В. И. и др.
[12] Восторгов Иоанн, протоиерей, известный миссионер и духовный писатель, быв. Настоятель храма Василия Блаженного в Москве. Выдающийся проповедник. Без высшего образования, но исключительно талантливый и просвещенный, замечательный оратор. Вдохновенные проповеди его богаты содержанием, а выступления на «злобу дня» отличались исключительной смелостью. Неустрашимый борец против социализма, он издал огромный двухтомный труд «Социализм при свете христианства», изобличая социалистическую доктрину. Закончил жизнь истинным мучеником и героем духа в начале 1918 г ., когда был расстрелян в Москве. Он запретил завязывать себе глаза и просил расстреливать его последним, чтобы иметь возможность напутствовать в вечную жизнь всех других расстреливаемых (мин. Щегловитова, мин. Хвостова, тов. мин. Белецкого и многих др.). Крепостью веры и мужеством он поразил убийц своих.
[13] Михаил Александрович Кальнев — известный епархиальный миссионер, противосектантский писатель и выдающийся исследователь многочисленных русских сект. Скончался в Болгарии в 1942 году.
[14] Сербский король Александр отлично знал Василия Михайловича по России. Когда юный Александр Карагеоргиевич учился в Петербурге, то В. М. Скворцову было поручено сопровождать его в Киев для поклонения святыням. И, после этой поездки, В. М. удостоился высокой награды: получил орден и портрет с трогательной надписью… но, после крушения России, прибыв в Сербию, В.М. Скворцов не нашел возможным напоминать о себе.
[15] Глубокий и благостный старец, 82 лет, сербский митрополит Петр (Симонич). Замучен в хорватском концентрационном лагере в 1941 году.
Владислав Маевский
Последний раз редактировалось serezhabuta в 2014-07-27 01:56:51
1.16 TB :: 
393.65 GB :: 3.03 :: 
